Владимир Яковлевич Дягилев - Медсанбат-0013

его в землянку, но тут Сафронова окликнули:

— Дядя Валя, свертывайся. На другом краю воронки стоял Чернышев. — Что? Что? — не понял Сафронов.

— Свертывайся. Замена пришла.

Протяжное шипение заглушило слова. Над головою по черному небу чиркнули огненные стрелы.

— Видел?! — заорал Чернышев. — «Катюши». Сворачивайся. Не тяни.

— А раненые?

— Оставишь. Ими пехота займется. Таков приказ.

Сафронов не мог смириться с этой мыслью. «Как это оставить раненых? Среди них есть такие, которых нельзя оставлять без наблюдения и помощи».

Проливной дождь взбодрил его. Сознание работало ясно. Он понимал, что свертываться — значит оставить свои землянки и блиндажи. И всё-таки приказание показалось Сафронову настолько диким, что он не удержался, дотянул раненого до землянки, а сам бросился разыскивать начальство.

В штабном блиндаже, где сейчас находились и штаб, и замполит, и комбат, он увидел корпусного врача в своем неизменном маскхалате.

— Товарищ гвардии подполковник, разрешите обратиться? Мне приказали оставить раненых, но среди них...

— Мы не можем! — оборвал его корпусной. — Мы я так потеряли треть личного состава.

«Так по вашей же милости», — чуть было не выпалил Сафронов.

— Мы и так сражались наравне с боевыми частями.- Корпусной махнул рукой: — Выполняйте.

Дождь лил не переставая. Чавкала грязь под ногами. Глина налипала на ноги пудовыми гирями. Изредка рвались снаряды и мины. Комья земли и грязи разлетались в разные стороны, обдавая людей с головы до ног. Все ходы сообщения и траншеи были залиты водой, разворочены и взрыты. Приходилось пробираться поверху, скользя и падая, ползти, подниматься и вновь падать.

Все происходило как в тумане, как в полусне. После разговора с корпусным Сафронов будто выключился, двигался машинально, стараясь лишь не отстать от бегущего перед ним санитара. Он натыкался на трупы, наступал на чьи-то тела и, несмотря на предупреждающие крики Галкина, не уклонялся от пуль и осколков.

Они скатились с обрывистого берега к самой реке, как с ледяной горы. У воды их тотчас окликнул Зайчик и направил к машине, стоявшей у переправы. Сафронов забрался в кабину, глубоко вздохнул и замер. Небывалая усталость навалилась на него. Он не помнил, как они поехали, как его пытался будить НШ, приказывая не закрывать дверцу, как переехали на тот берег.

Проснулся он оттого, что его нещадно трясли с двух сторон — шофер и Зайчик.

— Товарищ капитан, к замполиту. Товарищ капитан… Полусонный, поддерживаемый Зайчиком, он дошёл до замполита, уставился на него тусклыми, ничего не понимающими глазами.

— Едемте, кхе-кхе, на парткомиссию. Да, да. Именно сейчас. Вас будут принимать как отличившегося в боях.

Сафронов нехотя кивнул, так и не осознав смысла слов замполита, сел рядом с ним в кабину «студебеккера» и тут же уснул.

47

Первые желтые листья опадали на землю. Тени от деревьев лежали на траве, перечеркивая друг друга.

Не верилось, что нет боя, что вот сейчас, сию минуту, не задрожит земля, не засвистят осколки, не застонут люди. В ушах Сафронова еще держался звериный вопль умирающего санитара. Гудение и гул были внутри него. Он ощущал их реально, хотя вокруг было тихо и спокойно, и даже отзвук канонады не долетал сюда.

— Это нервы, — объяснил Штукин, по привычке снимая очки и протирая их подолом гимнастёрки.

— Но я чувствую запах гари, дыма, крови...

— Увы, нервное перенапряжение не снимается так быстро.

Сафронов хотел возразить, что это довольно странно. Он находился на плацдарме всего около трех суток. Но вместо этого огорченно сказал:

— Не очень хорошо получилось. В партию принимают, а я как сонная тетеря. Да и видок у меня был...

— А это напрасно, — отозвался Штукин. — Они ж все понимают. Ты прямо оттуда... Да, извини. Я тебя не поздравил. — Он одернул гимнастёрку и протянул руку.

Они ходили меж берёз и сосен, наслаждаясь тишиной, прислушиваясь к шорохам леса, к отдаленным негромким голосам товарищей.

Танковый корпус был выведен из операции на формировку. И медсанбат не работал. Он потерял почти треть личного состава и опять был тем неукомплектованным подразделением, каким застал его Сафронов в день своего прибытия. И все же это был другой медсанбат.

— Я видел, как сгорел Колодкин, — сказал после паузы Сафронов. — Буквально как факел. Вместе с шофером.

— А ты не видел, как меня выворачивало? — каким-то новым для него, беспощадным гоном --">