Коллектив авторов - Знамена Победы. Том 2 [Сборник в двух томах]

спустя не могу ответить на этот вопрос…

Вспоминаю и театральный билет от 7.XI.1942 года, хранящийся между страницами блокадного дневника.

В тот день в помещении «Александринки» — Театра имени А. С. Пушкина — состоялась премьера пьесы «Раскинулось море широко» Вс. Вишневского, В. Азарова и А. Крона. С тем билетом в кармане я подошел в ранней ноябрьской тьме к театральным дверям. И множество бесформенных, до глаз закутанных во все теплое, но настойчивых «теней» начали хватать меня за локти: «Товарищ военный, лишнего билетика нет?» Тут были и рабочие, вырвавшиеся на пару часов из «казарменного положения», и сотрудники промерзшего насквозь Эрмитажа, и просто ленинградцы, пережившие самые страшные дни…

И спектакль шел, и артисты пели, танцевали, играли, крыша здания над залом, как резонатор, передавала внутрь глухие толчки разрывов снарядов и гул нашей контрбатарейной стрельбы.

Да… Отдельные клочки, сбереженные памятью, вырванные из забвения обрывки былого! Но, связываясь воедино, разве не дают они ответа на мои вопросы? Не высвечивают, как рентгеном, изнутри чудо того времени?

Стал вспоминать и не могу миновать еще одной были.

Примерно в те же дни рано утром возвращался я с какого-то задания тоже пешком на свою Петроградскую. Пониже Кировского моста, на площади Революции, желтела мокрым песком свежевырытая, огражденная старыми железными кроватями яма. Четыре девушки в полувоенной форме сидели на рваном земляном краю. Издали они делали мне понятные каждому курильщику знаки: «Спичек нет?» Но когда я направился к ним, они все вдруг замахали руками, закричали: «Товарищ капитан! К нам нельзя приближаться…»

И тут я увидел: из кратера ямы торчало стреловидное оперение неразорвавшейся авиационной бомбы.

— А вы-то как же? — вырвалось у меня.

— Мы привыкли, товарищ капитан!

И вдруг совсем другим тоном:

— Ой, товарищ капитан, спасибо; конечно, за спички, но идите отсюда… Увидят вас — нам такой фитиль будет…

Самой старшей из них было, видимо, не больше двадцати лет.

В дни блокады, да и во многих произведениях, посвященных ей, как лейтмотив звучали и звучат грозные и траурные слова: «Ленинградцы стояли насмерть».

Это никогда не было звонкой фразой. Каждому, кто находился внутри кольца, смерть действительно грозила на каждом шагу. Никто не был застрахован от нее, и многие (ох, как многие!) не ушли от нее.

Но, думая теперь о тех днях, я все яснее чувствую, что в грозном выражении «стояли насмерть» не все правда. Ленинградцы, сплоченные партией, в те дни «стояли на жизнь» — бесспорную, неуничтожимую, неистребимую жизнь города. Мало поэтому сказать, что ленинградцы верили в грядущую победу. Недостаточно сказать: ленинградцы предвидели ее. Нет, мы знали, что она неизбежна. Мы как бы все время видели ее впереди себя…

Еще в самом начале сорок третьего случилось мне быть на одной из флотских железнодорожных батарей, далеко за пределами блокадной «ойкумены». Батарея стояла километрах в полутора или двух перед одним из вокзалов, среди лабиринта заржавевших рельсов, заснеженных тупиков.

Поздно ночью в кромешной тьме я вышел из вагона на железнодорожное полотно. Сначала меня обняла тишина — тишина, конечно, условная, так как в стороне фронта всегда что-то гудело и грохотало. Но мы к этому давно привыкли. И вдруг… Вдруг где-то возле меня или надо мной кто-то словно откашлялся. «Говорит Ленинград… Ленинград… Ленинград!..» — зазвучало вокруг.

Ну да, конечно, на семафорах, на фермах виадуков, на башне водокачки было установлено несколько мощных радиорупоров. Звук от ближних и от дальних доходил до меня не одновременно. Один голос звучал там и тут, неуловимо запаздывая, в разном тембре, с неодинаковой интонацией… Можно было подумать, что во тьме собралась толпа исполинов или, наоборот, что разноголосое эхо покорно повторяет вещание одного, никогда не виданного гиганта: «Ленинград! Ленинград! Ленинград!!!» Я замер, вслушиваясь в этот исполинский хор. И тогда тут же рядом загорелся прикрытый рукой огонек папиросы.

— Послушать вышли, товарищ командир? — спросил меня матрос, куривший возле вагона. — Я каждый вечер в это время выхожу. Вы подумайте, сколько их тут! А вот у переднего края — там еще больше. И он их за фронтом слышит. Думаете, ему нравится? Да он, бывало, такой обстрел по первому звуку начинал — точки с места на место переносить приходилось… Ну, конечно, --">