Алексей Геннадьевич Ивакин - Кровь и слезы Луганска

другой стороны.

 Из каждого дома выводят, выталкивают, выволакивают людей, проживших здесь десятки лет. Постепенно формируется колонна, вдоль которой идут молодые парни с платками на лицах. И с черно-красными повязками под жовто-блакитными шевронами. На некоторых шевронах было написано черным: «Перша украинска дивизия СС «Галичина»«.

«Боже мой...» — подумала Татьяна Леонидовна. — «Боже мой, это на самом деле, что ли?»

 Ей вдруг показалось, что идут съемки фильма.

 Ну вот просто фильм снимают, а они с Оленькой просто персонажи фильма. Нет, не главные, потому что нет слов. А второстепенных героев всегда убивают. Значит надо стать главным героем в этом фильме.

— Куда вы нас ведете, сынки? — спросила Татьяна Леонидовна.

 Вместо ответа «сынок» ударил короткой очередью перед её ногами. Взвизгнули пули, фонтанчики белой пыли взметнулись в воздух. С вишни Трофимыча с гвалтом взлетели серые воробьи.

 Они шли по улице, хромая и кашляя — пенсионеры и дети. Женщины и подростки. Кто-то плевал кровью, кто-то держался за окровавленный нос, кто-то за глаз. Того, кто останавливался, били прикладами. Кололи ножами ниже спины отстающих.

 Упал Трофимыч, к нему подошел конвоир, приставил автомат к затылку, выстрелил.

 «Это не наше кино!» — хотела закричать Татьяна Леонидовна, но лишь закусила губу и зажмурилась, переступая через струйку крови.

 Оленька хныкала.

 — Терпи, хорошая моя, терпи.

 Они шли и терпели, окровавленные, под солнцем. Никто не знал, куда их вели. Но вели недолго. Тут ведь расстояния маленькие, на Донбассе. Плюнул из окна — вот и другой город.

 До другого города они не дошли. Над другим городом взмывались клубы дыма. Это горел убиваемый Луганск.

 Колонна прижалась к обочине. Мимо пронеслась военная колесная машина. К бортам машины были приварены под сорокапятиградусным углом пружинные койки. Между бортами и койками были навалены матрасы, ковры, холодильники, телевизоры всех мастей.

 Еще кого-то уставшего пристрелили на обочине.

 Из лениво горящего магазина солдаты спешно вытаскивали полиэтиленовые упаковки с пивом на шесть полторашек. Подул восточный ветер. Он дул лениво, не торопясь. Забивая пылью глаза и свежие раны.

 Казалось, что шли они долго. На самом деле, минут пятнадцать. Может и меньше, кто смотрел на часы?

 Один из конвоиров все время смеялся. Без остановки. Упал человек — убил его. Смеется. Взрыв на соседней улице — заливается хохотом. Хихикает, когда бьет прикладом между лопаток.

 Внезапно вырос храм в конце улицы. Народ стали загонять в него. Когда загнали, вошел, жуя жвачку, украинский офицер:

— Вести себя тихо. Не кричать. Тогда, возможно, будете жить. — Толпа глухо выдохнула в ответ человечьим стоном.

 Двери моментально заколотили.

 В храме сначала было прохладно и тихо. Потом начал стонать один, за ним другая, потом еще. Храм наполнился криками и жалобами. Из-под купола взирал суровый старец. С икон бесстрастные лики смотрели на текущую в церкви кровь из ран верующих и неверующих.

 Храм был осквернен кровью людей.

 В храме может быть только кровь Христа.

 Храм был освящен кровью новых мучеников.

 Разве не равна кровь детей крови Христовой?

 О богословии Татьяна Леонидовна не думала. Она думала о том, как успокоить Оленьку. С трудом оторвала от халата кусок ткани. Этот кусок порвала кое-как еще на несколько частей, после чего забинтовала колени и руки девочки. В церкви темнело, наступала ночь. Где-то рядом грохотало, здание трясло. Тряслись подсвечники, качались иконы, сыпалась штукатурка. Полетели стекла — кто-то опять потек кровью. Зато стало не так душно.

 Люди лежали на полу — прикрывая телами детей.

 Храм... Древнее славянское слово — «Храм», «Кром», «Дом». Место защиты. И «кормить» — оттуда же. Из века в век любой храм — мечеть или кирха, костел или собор — всегда были местом защиты. Но вот пришло новое время и храм стал местом казни.

 Сначала люди лежали в притворе и кафоликоне. Но места было мало, люди лежали друг на друге. Поэтому тех женщин, кто с детьми, отправили по скользкому от крови полу в алтарь.

 Потом пришла усталость и люди стали засыпать. Они заворачивались в ковры и одежды священников и диаконов, найденные в ризнице.

 Утром, в ризнице же, нашли и чайник. Обрадовались, потому что в одном из притворов нашлась и крещальная купель. Там была вода.

 Водой размачивали просфоры, --">