Евгения Духопельникова - Девочки на войне. Путешествие Долбоклюя

наконец оторваться.

Катя включает правый поворотник.

— Нет педали сцепления, — быстро предупреждаю я. Затормозив по паре раз каждая экстренным с непривычки к коробке-автомату, мы приобрели полезную привычку напоминать себе и друг другу этот нюанс.

Катя мягко тормозит у обочины и лезет в дорожную пыль.

— Нифига, глушитель на месте, — отряхивает руки она. — Аморик правый передний?

Я забираюсь на кенгурятник и несколько раз прыгаю. «Жужик» угрожающе скрипит, но блямсов не издает.

— Не, не аморик, — диагностирую я.

— Ну, поехали с богом, — говорит Катя, — дома будет видно.

Мы молча забираемся в «Жужик» и трогаемся с места.

— Не, не аморик, — повторяю я.

— Угу, — говорит Катя и целенаправленно въезжает колесом в очередную выбоину.

— Блямс, блямс, блямс, — отзывается «Жужик».

Мы опускаем настороженные уши.

— Глушитель, — говорит Катя.

— Ага, — говорю я.

— Ну и слава всем богам, — говорит Катя, — мы его все равно менять собирались.

Еще 20 километров мы едем в тишине. Даже дети на заднем сиденье заснули в июньской расслабляющей жаре.

— Господи, — вдруг говорю я, — пожалуйста, верни меня в тот прекрасный эдемский сад, где машина состояла из ездилки, бибикалки и таксиста! Ведь так классно было придумано, господи! Катя, — говорю я, — когда я вырасту большая, я куплю себе «тушкана» из салона и буду раз в год возить его на техосмотр к официалам, мамой клянусь!

— Ага, — скептически говорит Катя. — «Паджеро» 95-го или все-таки «фораннер» 99?

— Блямс, блямс, блямс, — согласно отзывается «Жужик».

— По-моему, — говорю я, — у нас тут с геометрией беда.

— Да проверяли геометрию, — говорит Катя.

— Приеду домой, — говорю я, — возьму нитку с гайкой и сама проверю. Вот мамой клянусь, градуса на полтора он перекошен.

— Это у нас кенгурятник криво висит, — отвечает Катя.

— Не, ну кенгурятник, понятно, криво... — задумываюсь я. — Не, точно возьму нитку с гайкой.

— «Туксон» из салона тебе, — ехидно отзывается Ка­тя. — Таксиста тебе на лифе. И нитку с гайкой.

— Блямс, блямс, блямс, — соглашается «Жужик». Встречный гаишник недоуменно вскидывается, увидев нас, стеснительно прячет свою палку-махалку за спину и отворачивается, делая вид, что ничего не увидел.

— То-то же, — удовлетворенно констатирую я.

* * *

...Вообще-то это выглядит совсем не так, как в кино. Ну как обычно.

— Военный! Цыпа-цыпа, иди сюда! А ну мухой изобрази мне вид бронированного холодильника! Шо зачем, фоткать буду. Жарко? Военный, имей совесть, детишки, маленькие, собрали тебе ящик печенья, а ты выебываешься мне тут. Да, дети, будущее наше, а ты что думал — это мне твой портрет нужен? Над кроватью вешать? Механа фоткать? Вашего механа??? Да мне не на агитаци­онный плакат «грязный бородатый партизанен кушайт немецкий киндер». Давай-давай. Лезь на броню. Да на 33 лезь, с нее мусорки не видно, господи, почему у сепаров на позициях порядок, а у вас тут... ну да, у них замполиты ихтамнеты, на них не попиздишь... Залез? Молодец. Печеньки возьми. Прими вид лихой и придурковатый. О! Отлично! Видишь, было не больно. Свободен, гуляй.

* * *

— А где намутили?

— В пехоте.

— Ну пусть бы пехота и расписалась.

— Не умеют.

— Я тоже не умею. Распишись сама.

— А в БЧС мне за тебя крестом не расписаться?

— Не отстанешь?

— Не отстану. Дети!!!

— Дети...

— Дети, сержант.

— Дети наше будущее. О, малой, подь сюда, иди напиши там что-нибудь, у тебя почерк красивый. Маркеры у меня в столе возьми.

— А шо писать-то?

— Ну, пиши: «С любовью от бойцов такой-то бригады. Слава Украине!»

* * *

— Та на «кугуар» давай, у него капот удобный.

— А шо писать?

— Пиши: Дорогая Стеша!

— Слушай, а шо такое Стеша?

— Стеша — это имя, сепар ты лугандонский.

— Ой, блядь, потомственный гуцул с Краснодона! Сигарету кинь, мы ребенку пишем!

— Дорогая Стеша! Пишут тебе с фронта бойцы воинской части полевая почта номер...

* * *

...Девочки на войне... Рыжие, черные, блондинки, но неизбежно приобретающие ту характерную складку возле рта и тот разбег морщинок возле глаз, по которому меня безошибочно опознавали в киевском метро атошники — садись, сестро, бережи тебе Бог... Девочки между двумя мирами — проклинаемые женщинами, которые так и не смогли услышать своих мужчин, и работающие — нет, не --">