Евгений Захарович Воробьев - По Старой Смоленской дороге

печке. Он не отрывал взгляда от напряженно-дрожащих сцепленных рук, а если бы поглядел сопернику в лицо, увидел бы, что оно совершенно спокойно. На лице новенького не было и следа трудной борьбы, где-то в глубине его глаз даже таилась смешинка.

Да, поначалу новенький нарочно слегка поддался Привалову, чтобы, находясь, казалось бы, на грани поражения, вновь выпрямить руку, а затем медленно, но неотвратимо обрушиться всей силой на соперника.

Новенький плотно прижал руку Привалова к закопченному, в наплывах стеарина столику.

— Крепкотелый мужичок, — кивнул Евстигнеев.

— Да отпусти руку-то, медведь! — взмолился Привалов. Он пытался скрыть, что ему больно, и все-таки морщился на виду у всех. — Как тебя, Иван, звать-то?

— А я аккурат Иван и есть.

— Ну и ну!

Привалов хотел было признаться, что у него рука заболела, но воздержался. Он уже жалел, что связался с этим неотесанным медведем. Привалов не любил, когда кто-нибудь показывал превосходство над ним. Он дорожил репутацией первого парня во взводе разведчиков.

— Силенка водится, это верно, — согласился новенький. — А как лесорубу без нее? Иначе в тайге не управишься. Мое здоровье на хвое настоянное, диким медом приправленное…

— А фамилию себе завел?

— Беспрозванных я.

— Попал бы ты не в разведку, а, к примеру, в минометный расчет — пришлось бы плиту миномета таскать, — усмехнулся Шульга. — Это я точно предсказываю.

— А я в минометчиках состоял. Правда, недолго. Был случай, срочно меняли огневую позицию. Ну что же, пришлось перенести миномет одному. Не разбирая.

В запасном полку, откуда недавно прибыл Беспрозванных, поинтересовались, что он делал в минометном расчете. Конечно, если бы он хлопотал там наводчиком или заряжающим, его бы завернули обратно в минометные войска. А поскольку он был последним номером в расчете и не умел ничего, кроме как таскать плиту миномета или лотки с минами, его направили в пехоту.

— Тебя если рассердить, ты и пушку-прямушку перенесешь! — ввернул Привалов, снова вызвав общий смех. — Но в нашем деле не только поднять да бросить… Еще соображать надо, вот ведь неприятность какая. Мы, разведчики, — народ чутьистый. У нас, брат, смотри в оба, а зри в три. — Привалов не слишком-то дружелюбно взглянул на новенького. — Ты фашиста хоть одного убил?

— Нет.

— А в глаза фашиста видел?

— Нет.

— В тыл к ним заглядывал?

— Нет.

— Ну хоть по ничейной земле гулял когда-нибудь?

— Нет.

— Какой же из тебя разведчик? Ни рыба ни мясо, ни с чем пирог. Ты еще не обтерся, парень.

— У нас в кишлаке тоже случай был интересный, — прищурился Джаманбаев. — Кузнец собрался коня подковать, а осел ногу поднял.

— А если у тебя душа струсит? Начнешь в разведке зубами стучать на всю окружность… — проворчал Евстигнеев.

Вот этого больше всего боялся и сам Беспрозванных. Боязнь страха была сильнее страха смерти. Вдруг в самый критический момент зубы и в самом деле начнут выстукивать дробь и с ними не будет сладу — хоть подвязывай челюсть бинтом, хоть выбивай себе прикладом все зубы до единого.

2

Была еще причина, почему Привалов неприветливо встретил новенького. Его прислали на место отчисленного из разведки Матусевича, а тот был добрый дружок Привалова, разведчик на все руки.

Началось с того, что фронтовая газета напечатала заметку о действиях белорусских партизан, а в ней был упомянут полицай по фамилии Матусевич. Этого оказалось достаточно, чтобы Кастусь Матусевич вызвал у лейтенанта Тапочкина недоверие: родичи Матусевича остались на оккупированной территории, и, поскольку у него есть старший брат, не исключено, что именно о нем говорится в заметке.

Матусевич пытался объяснить, что их фамилия — весьма распространенная в Белоруссии, в частности в деревне Рассохи и еще в нескольких деревнях вокруг села Ольковичи чуть ли не все жители — однофамильцы: там живут преимущественно Матусевичи, Брагинцы и Станевичи…

Тапочкин слушал все объяснения Матусевича со скучающим видом человека, напрасно теряющего драгоценное время, — он не позволит себя переубедить.

Тапочкин делил все человечество на две половины: у одних остались родственники на оккупированной территории, у других оккупированных родичей нет. И как бы геройски ни воевал представитель первой половины рода человеческого, доверие лейтенанта Тапочкина он все равно --">