Марк Владимирович Кабаков - Путь на моря (из сборника "Ради жизни на земле")

выписать из Ленинграда, исключить из техникума. Так оно и получилось. Никакие хлопоты не помогли. Соседка надоумила: «Поезжай, девонька, в Москву, к самому Калинину».

Трудно сказать, как повернулась бы ее судьба, не познакомься Верочка в поезде с молодым военным. Звали его Борис, и, судя по всему, должность у него была не маленькая. Он помог Верочке попасть на Моховую, провел на третий этаж. Ленинградскую студентку принял усталый человек с красными от недосыпания глазами. Секретарь товарища Калинина. Выслушал, что-то записал и велел ждать в приемной. Спустя час ее пригласили.

Сколько лет прошло, а она до сих пор помнит, как был одет Калинин: темно-синий костюм, черный галстук. «Ваш вопрос решен положительно. Учитесь и работайте честно».

В 1936 году Вера Королькова окончила техникум и стала помощником государственного санинспектора по промышленному надзору. Звучала должность внушительно, а сводилась к борьбе за чистоту. Ох и отчаянно воевала Вера за бочки с питьевой водой, за урны для окурков, за чистые спецовки! Видавшие виды начальники только покряхтывали от воинственных наскоков пышноволосой инспекторши!

Работа Верочке так понравилась, что, поступив в Первый медицинский, она выбрала санитарный факультет.

3 сентября 1939 года первокурсников направили в Старую Руссу на трехмесячные военные сборы. Время мчалось стремительно, словно курьерский поезд, и едва успели хоть немного понять, что это такое — армия, — как надо было уезжать. И тут как гром среди ясного неба: война с Финляндией.

Два кубика в петлицах, чуть сдвинутая набекрень ушанка. Королькова начинает действительную службу в 21-й авиационной дивизии Ленинградского военного округа. Истребители взлетали с ледового аэродрома озера Вейма, под Кингисеппом. Бои были жестокие, а тут еще мороз. Появились первые потери…

Командир полка и комиссар стучали в квартиры комсостава: «Мужайтесь, ваш муж…» И короткий, раздирающий душу крик, запрокинутое в беспамятстве лицо…

Вера Королькова была тут же: с нашатырным спиртом, с камфарой…

Как-то во время дежурства на аэродроме сказали: «Приготовьтесь, сейчас потребуется ваша помощь». И действительно: истребитель шел на посадку как-то странно, наклонясь набок.

Когда подъехали к самолету, увидели привязанного к правой плоскости летчика. Он был ранен в голень, кости раздроблены, на унтах кровь…

Вера наложила жгут на бедро раненому, повезла его в лазарет. Он то и дело терял сознание, бредил: «Эх, мазилы… Бей!»

Самолет Александра Ивакина загорелся после того, как он сбил истребитель противника. Пришлось прыгать с парашютом. Финны кружили рядом, одна из пулеметных очередей прошла по ноге. Парашют отнесло на чужую территорию, там уже заводили аэросани…

Все это видел в воздухе командир звена. Он посадил свой «ястребок» возле распростертого на снегу Ивакина и, так как в одноместную кабину второго человека не посадишь, привязал товарища к плоскости. Так они и взлетели.

В лазарете Ивакину ампутировали правую ногу до колена, а через несколько дней отправили в окружной госпиталь. Сопровождала его Королькова. Так попросил летчик. Завязалась переписка. Ивакин писал, что уже может стать на протез, что врачи советуют пойти на преподавательскую работу, а он ни в какую — только небо. Потом письма приходить перестали…

Война с Финляндией кончилась, но расторопный лекпом пришелся по душе командованию. «Подавайте документы в Военно-медицинскую академию, мы поддержим». Вера так и сделала, и в ожидании вызова вернулась в Ленинград. Но с академией, к сожалению, ничего не вышло. Принимали только кадровых военных, а Королькова к тому времени уже числилась в запасе. Пришлось идти на прежнюю работу, санинспектором. «Поработаю полгода, а там восстановлюсь в институте». 22 июня 1941 года началась война…

Уже двадцать третьего она была в военкомате. «Документы на вас готовы, утром на сборный пункт». Дядина домработница исхитрилась засунуть в вещмешок роскошный махровый халат: «И спать в нем можно, и вместо одеяла будет». Угрюмого вида старшина приказал халат оставить: «На фронт едете, не куда-нибудь!»

Шли по Лиговке колонной по четыре, шинели в руках, вещмешки за спиною. Шестьдесят девушек — шестьдесят медсестер. Все молодые, востроглазые. Старушки вздыхали, осеняли крестным знамением:

— Господи, этих-то зачем?

А Верочке было тревожно и вместе с тем отчаянно. Неудержимо звал к себе --">