Петр Николаевич Краснов - Мантык, охотник на львов

одна, что она не здорова, что мамочка вернется поздно и торопился чрезвычайно. Ноги едва касались ступеней. Сначала лѣстница была мраморная, покрытая когда то краснымъ, теперь ставшимъ бурымъ, изорваннымъ старымъ ковромъ, потомъ она была деревянная и вилась изъ этажа въ этажъ косыми, скользкими ступенями. Коля бѣжалъ по ней чуть притрагиваясь рукою перилъ, шагая черезъ двѣ и три ступеньки.

«Хоть на Эйфелеву башню могу взбѣжать такъ», — горделиво думалъ Коля. — «Да что на Эйфелеву башню! На самый МонъБланъ!.. Ну, на МонъБланъ, можетъ быть, придется и потише идти»…

Колѣ пятнадцать лѣтъ. Жизнь закалила его и укрѣпила. Онъ средняго роста, очень стройный и худощавый мальчикъ съ недѣтской серьезностью въ глазахъ. Онъ второй годъ служитъ отвѣтственнымъ посыльнымъ въ французской конторѣ господина Дарсонвиль… Его тамъ очень цѣнятъ за его аккуратность и честность. Сегодня онъ попросилъ отпустить его раньше. Ему хотѣлось помочь больной Галинѣ.

Онъ одной рукой отворилъ дверь, другой повернулъ выключатель, и сразу-и свѣтъ и радость видѣть брата вошли къ Галинкѣ. Не стало видно безпокойнаго мерцанія огней Эйфелевой башни и ушли больные кошмары. Впрочемъ одинъ остался. Очень хотѣлось Галинкѣ разсказать о немъ Колѣ…

Коля вошелъ бодрый и веселый…

— Подожди!.. Я холодный… и мокрый, — говорилъ онъ, копошась за занавѣской.

Галина слышала, какъ тамъ шуршала бумага. Хитрый Коля! Что то принесъ…

Коля высунулся въ свѣжей синей рабочей курткѣ, съ румяными, еще влажными отъ сырости щеками и живо разжегъ примусъ съ голубымъ пламенемъ, поставилъ чайникъ, и разложилъ на тарелкѣ хрустящія подковки, настоящіе парижскіе круассанчики.^[3]

— Коля! Какой расточитель' Мои любимыя подковочки! Подойди ко мнѣ… Дай я тебя поцѣлую…

— Постой ты, Галина, со своими бабскими нѣжностями. Напьемся раньше чаю… И я согрѣюсь немного. Адская погода сегодня! Дождь такъ и сыплетъ… Ъхать по асфальту скользко. Того и гляди сверзишься на сторону. Чаю то хочется?

— Не знаю… что то не хочется..

— Что то не хочется! — передразнилъ сестру Коля. — А если съ лимономъ? Вѣдь хорошо? А?

— Съ лимономъ? А ты принесъ?.. Подумалъ?

— Подумалъ… Нѣтъ, — честно сознался Коля. — Мамочка говорила, что тебѣ съ лимономъ, или съ клюквой хорошо… Да гдѣ клюквуто достанешь? Ты, поди, и не знаешь, что такое клюква?

— Нѣтъ, Коля… Гдѣ же мнѣ знать-то? — вздохнула Галина. — Мнѣ было два года всего, когда я уѣхала изъ Россіи.

Коля налилъ чашку, подвинулъ къ постели сестры стулъ и поставилъ на него тарелку съ подковкой и чашку съ чаемъ, а самъ устроился подлѣ стула, на полу.

— Вотъ ты, и мамочка тоже все возитесь, хлопочете… Цѣлые дни… У мамочки и ночью работы, работы… Просто безъ конца… Ужасъ, какъ жалко смотрѣть…

— Да, мамочку очень жалко, — сказалъ тихо Коля.

— Ну и вотъ… видишь-ли…

— Ничего, покамѣстъ, не вижу.

— Ахъ не перебивай, пожалуйста… Это скучно. Ты знаешь, что мнѣ сегодня приснилось?

— Откуда же мнѣ знать, когда меня весь день не было дома.

— Ты понимаешь, Коля, мнѣ ужасно больно, что я маленькая… а теперь еще и больная… что я должна учиться… Что я… не могу помогать бѣдной мамочкѣ…

— Подростешь… Будешь и помогать, — спокойно сказалъ Коля.

— Сегодня я проснулась рано… Очень рано. Совсѣмъ было темно. Но я уже знаю: — ѵтро. Когда утро, — по иному горятъ огни въ городѣ и не шумитъ подземная дорога. Вижу: — мамочка встала. Тихо, чтобы насъ не разбудить, закрыла лампочку отъ меня синей бумагой. Зажгла ее. Лампочка загорѣлась не ярко, по утреннему тускло. Будто и она усталая. Мамочка присѣла въ углу на стулѣ. Вижу я: — очень усталая мамочка. Еле двигается. Зѣваетъ.

Не выспалась, бѣдная. Взяла мои чулки, бѣлье, сидитъ, иглой водитъ… Чинитъ… штопаетъ. Долго работала такъ… А я гляжу, чуть щелочками глаза пріоткрыла, слѣжу за мамочкой. Кончила она работу и сейчасъ — примусъ разожгла и стала прибираться, пыль стирать. Сама въ туфляхъ, тихая, ходить, едва замѣтно и все что нибудь дѣлаетъ… А ей, я знаю, впереди цѣлый день работы въ ресторанѣ. Посуду мыть, подавать, накрывать… Ужасъ, какъ мнѣ стало жалко мамочку! И вотъ, представь себѣ, съ этими моими мыслями я, должно быть, заснула… Да, нѣтъ… не заснула я, а такъ мнѣ представилось… Ты понимаешь, ужасно это странно вышло. Будто я опять лежу, такъже прищуривъ глаза, наблюдаю… опять утро… Только совсѣмъ другое утро. И мамочка еще --">