Павел Владимирович Засодимский - Милочка

ветерок нежит, ласкает ее… Волосы ее растрепались, губы полуоткрыты, Милочка шепчет:

— Как хорошо!

Бабушка соглашается и говорит:

— Да, милая, хорошо!..

Здесь я должен заметить, что окно в спальне бабушки целые дни оставалось открытым, и бабушка от того не простужалась и вообще не испытывала никаких дурных, неприятных последствий.

Старушка даже как будто перестала бояться своего прежнего, постоянного врага — «сквозного ветра».

Хотя бабушка и называла про себя Милочку своею «мучительницей» и ворчала на нее за то, что Милочка заставляет ее, старуху, ходить так далеко и «шататься по полям», но зато бабушка, действительно, стала лучше себя чувствовать, бодрее, живее, и отлично спала по ночам.

Теперь она стала охотнее лечить своих деревенских соседей, приходивших к ней за помощью.

Когда к Милочке собирались ее деревенские знакомые, порция угощения для них с каждым разом все увеличивалась, и бабушка не только не жаловалась на детский крик и шум, но даже сама иногда показывалась в залу, когда ребятишки играли в жмурки или в кошку и мышку, и с улыбкой смотрела поверх очков на ребят, осторожно пробираясь вдоль стены, чтобы не помешать играющим.

Милочка дома привыкла пить чай после обеда. В Ивановском господском доме послеобеденное чаепитие было вовсе не в обычае, но в угоду Милочке после обеда стал подаваться самовар, и бабушка скоро привыкла к послеобеденному чаю.

Милочка вставала рано, в шесть часов, бабушка просыпалась почти в то же время, но любила полежать в постели. Тогда Милочка являлась к ней с поцелуями и рассказывала о том, что она уже сбегала купаться, что вода чудесная, такая свежая, и заставляла бабушку подниматься с постели.

Испокон веков в Ивановском было заведено ужинать в девятом часу, а в десять — все в доме уже спало, кроме мышей и выходивших на охоту за ними кошек. Теперь же этот порядок был нарушен. Ужинать иногда садились в половине десятого, да после ужина бабушка сидела еще с полчаса и долее.

Когда бабушка уже собиралась идти спать, Милочка взбиралась к ней на колени и упрашивала ее посидеть еще «минутку». Тут между ними начинались тихие разговоры, или рассказы, и милочкина «минутка» иногда тянулась довольно долго… По просьбе Милочки, бабушка иной раз принималась рассказывать о том, как она училась в институте, какие у нее были подруги, как они жили, какие были у них учителя и классные дамы.

— Вы, бабуся, и теперь хорошенькая, но прежде, в молодости, я думаю, вы были красавицей? — однажды спросила Милочка.

— Не знаю, душечка! Люди говорили, что была недурна, — ответила бабушка. — Ведь уж это было давно… Тридцать лет я замужем была, да уж больше двадцати лет прошло после того, как мужа, твоего дедушку, схоронила.

И старушка тихо вздохнула.

— А дедушка был добрый? Вы с ним не ссорились? — продолжала Милочка.

— Он был горячий, вспыльчивый человек, но добрый. Конечно, бывало, и спорили, но больших ссор не было, жили дружно.

— Вам, бабуся, жаль его?

— Конечно, милая, жаль… да ведь что ж делать!

— А вы желали бы, чтобы дедушка возвратился и опять стал жить с вами? — немного погодя, спросила Милочка.

— Кто умер, душечка, тот уж никогда не возвратится к нам! — с грустью промолвила бабушка, задумчиво смотря в окно на тихий, потемневший сад, на ту пору посеребренный трепетным месячным сиянием.

Иногда Милочка принималась сообщать бабушке свои планы на будущее, свои думы и мечты.

— У нас, близ Березовки, деревни нет! — говорила она. — А здесь вокруг все — деревни… Терентьевка, Дербенька, Шипуново, Ярцево, Выселки… Когда я, бабуся, буду большая, я устрою здесь школу, буду сама учить деревенских ребят, а вы, бабуся, купите нам книг, ландкарт, бумаги, аспидных досок, грифелей, карандашей… Хорошо, бабуся? Да?

— Хорошо, милая! Хорошо!.. Только сама-то сначала хорошенько поучись, чтобы было чем с другими поделиться… — говорила бабушка.

Милочка устала за день, — глаза ее начинают слипаться, голова клонится к бабушке на грудь… Бабушка зевает, гладит Милочку по ее распустившимся волосам и говорит:

— Спать пора, голубчик!

Тут уж и Милочка соглашается с тем, что «пора», целует бабушку и идет спать…

Быстро пролетал день за днем, и, вместо двух или трех недель, Милочка прожила у бабушки Евдокии Александровны уже целый месяц. Мамаша писала, чтобы Милочка собиралась домой.

Хотя Милочка и полюбила бабушку, привязалась к ней, --">