Борис Александрович Лазаревский - В лесу

улице, а через лес, напрямик. Он не слыхал шума деревьев и не видел нырявшего впереди белым пятном Руслана.

Доктор жил возле станции. Листов задыхался, спотыкаясь о корни, и немного овладел собою, когда показались зеленые огоньки стрелок. Он помнил, что когда надавил кнопку звонка, то где-то недалеко военный оркестр грянул «Тореадора»^[1], и особенно отчетливо были слышны удары палок маленького барабана. Доктор еще не спал, торопливо надел пальто и сейчас же пошел.

— Мы сидели… мы сидели… — начал ему рассказывать на ходу Листов и ничего не мог рассказать.

Дошли быстро. Ольга встретила их в дверях. Она уже уложила труп на постель и молча отодвинулась, чтобы дать пройти.

Доктор взял руку покойницы и, продержав ее с минуту, бережно положил обратно. Затем расстегнул кофточку и приложил ухо к теплому еще телу… Подняв голову, он подошел к невытертой луже крови, поглядел на лес и, сделав виноватое лицо, сказал:

— Я уже ничем не могу помочь…

Листов тихо плакал, облокотившись о комод обеими руками.

Доктор взял его за талию, как ребенка, и вывел на балкон. Вслед за ними вышла и Ольга.

— Я знаю, что утешать в таких случаях бесполезно, — говорил доктор. — Но конец был неизбежен. Теперь нужно думать о том, что она уже не страдает и не будет страдать. От кашля, вероятно, лопнул какой-нибудь сосуд. Если бы этого не случилось сегодня, то случилось бы через несколько дней, и никто в этом не виноват.

— А мне кажется, что я виноват! — глухо произнес Листов.

— Нет. Я следил за течением болезни полтора месяца. Вы образованный человек и не можете не понимать, что если свеча догорела — она должна потухнуть…

И Ольга и Листов в эту ночь не спали, но не разговаривали. Не говорили они между собой и на следующий день.

Ольга старалась утешить детей, но после своих же толковых и звучавших как будто спокойно фраз не выдерживала и начинала плакать вместе с Володей и Таней,

Несколько раз приходила старуха хозяйка. Она же и обмывала тело, и когда вышла из комнаты за водой, то по дороге спросила Листова, останется ли он на даче.

— Деньги заплачу все, — ответил он и отвернулся.

Целые сутки в беленьком домике была суета, слышались голоса чужих людей, пение и пахло ладаном.

Хоронили Юлию Федоровну рано утром. Гроб несли на сельское кладбище крестьяне с перевязанными платками руками.

Процессия медленно двигалась по лесной просеке.

   Свя-тый бес-смерт-ны-ы-ый, —

заливался в хоре тенор, и мягко прикрыли его густые басы:

   по-ми-луй… на-а-а-ас…

И пение привлекло мало-помалу целую толпу дачников. Ольга уехала через неделю после похорон, когда Листов снова переселился в город.

— Не сердись, голубчик, — говорила она, стоя на площадке вагона, — не подумай, что из эгоизма бросаю тебя одного в такие тяжелые дни. Теперь тебе без меня будет легче. Не с кем будет говорить о ней и мучить себя. Гувернантка, которую рекомендовал Вяземцев, отличная женщина, и дети скоро привяжутся к ней так же, как и ко мне.

Когда ударил второй звонок, Листов сказал:

— Знаешь, вот этот… доктор сделал сравнение: «Если свеча догорела, так должна потухнуть». А мне кажется, что дунул на свечу я…

— Нет, нет, и не мучь себя. Тебе так кажется, потому что ты хороший человек и совесть у тебя болезненно чутка. Придут в порядок нервы — не будет казаться. Работай больше, о детях думай. Мне пиши пореже…

Ударил третий звонок.

Листов все же писал Ольге почти через день, хотя она отвечала редко и коротко. Только в конце сентября Ольга написала ему длинное письмо, и заканчивалось оно так: «Может быть, этим поступком я противоречу самой себе, но отказать Зарудному еще раз не хватило сил. Такой он здоровый душою, такой честный и нетронутый городской грязью человек. Вдвоем с ним можно сделать людям много добра…»

1911

^[2]

Примечания

1

«Тореадор» — музыка из оперы французского композитора Ж. Бизе «Кармен» (1874).

(обратно)

2

Печатается по изданию: Б. А. Лазаревский. Собранно сочинений, т. 1. СПб., «Просвещение», 1911.

(обратно)
--">