Сергей Митрофанович Городецкий - Избранные произведения. Том 2

стремительно работая локтями, прошел туда сквозь толпу.

Это была обычная, низкая, без окон чайхана, застланная циновками, с лавками по стенам и двумя огромными самоварами на стойке. Перс задумчиво тянул тютюн^[4] из длинного чубука, два казака, обнявшись, дремали над остывшим чаем, красневшим в стаканчиках, как засохшая кровь. Легкий угар, запах тютюна и еще чего-то носились в воздухе.

Пахчан сел за столик. Взгляд его упал на неубранную еще розовую фаянсовую тарелку с жемчужинами недоеденного плова. Кто-то недавно отсюда ушел. Росинки масла сверкали на рисовых зернах, отражая золотой свет лампы. Рядом с тарелкой лежал темно-голубой шелковый кисет с ярко-рыжим табаком в расстегнутом рту.

— Эй, хозяин! — позвал Пахчан, показывая на кисет.

— Табак забыл! — воскликнул, подбегая, хозяин с таким ужасом, как будто ушедший гость забыл на столе свое сердце. Осторожно, чтобы не рассыпать табак, взял кисет, затянул и отнес за стойку. Потом вернулся и унес тарелку, высоко поднимая ее. Рисовые жемчужины поплыли от Пахчана и, сверкнув в последний раз под лампой, бултыхнулись вместе с тарелкой в лохань, полную липкой, мутной воды.

— На ходу спит! — усмехнулся Пахчан, глядя на хозяина. — Как здесь все медленно!

В рамке открытой двери базар дымился солнечным светом.

Пахчану хотелось схватить солнце за желтые косы лучей и пригнуть его к Арарату, чтобы скорей купить лошадь, вскочить на нее и гнаться по белой дороге к Вану. Свисавшая с потолка желтая дыня лампы несколько успокаивала его, напоминая, что вечер будет.

Хозяин не спеша поставил перед ним подносик с чаем и куском рыхлого кукурузного бисквита. Пахчан проглотил обжигающий чай. Ему показалось, что он чем-то пахнет.

— Чем это пахнет здесь?

Пахчан потянул воздух, и губы его, искривленные недавно зажившей раной, обнажили десны: доктора в лазарете предупредили Пахчана, что его улыбка теперь всегда будет неприятной, что, впрочем, совершенно не беспокоило его — при ежеминутно убегающем вбок левом глазе на выкорчеванном оспой лице.

Пахчан узнал сладковатый, въедливый, липнущий к легким, запах терьяка.

— Это убьет время! — решил он и, поманив хозяина, прошептал ему что-то на ухо.

Хозяин закивал головой и, отпахнув ковер от стены, пропустил его в маленькую, душную комнату с двумя сдвинутыми тахтами посредине. Задыхающаяся лампа была немногим ярче угольев на небольшой жаровне, стоявшей в углу. Пахчан сел на тахту.

— Умеешь? — спросил хозяин, подавая ему трубку.

Пахчан молча кивнул головой и взял в руки чубук с костяным наконечником для губ с одной стороны и небольшим глиняным, пустым внутри шаром с другой. На шаре было маленькое отверстие, к которому хозяин уже прилепил размятый пальцами коричневый комочек терьяка. Пахчан прочистил отверстие иголкой, привинченной к чубуку, пока хозяин выбирал легкими цепкими щипцами уголек на мангале. Увидев, что гость не новичок в этом деле, хозяин на цыпочках удалился из комнаты. Пахчан поднес щипцы с угольком к терьяку не слишком близко, чтобы не поджечь его, и, как только терьяк вспузырился и закипел, вдохнул горячий, пахнущий разгоревшимися на солнце цветами мака, дым.

Пахчан курил терьяк редко, но хорошо знал его успокаивающее и погружающее в грезы действие.

Первая же трубка погасила его тревогу и чувство времени. Пахчан отломил новый кусочек терьяка, размял и прилепил к трубке. Уголек в щипцах погас. Пришлось встать и взять в мангале новый. Ленивая истома уже стягивала мускулы ног.

— Действует! — подумал Пахчан, ложась на тахту. — Как скоро! Это оттого, что я не ел. Надо бы съесть плов.

Розовая тарелка с жемчужинами риса поплыла перед глазами. Желтая лампа вспыхнула весенним золотым солнцем. Бело-розовые жемчужины повисли в воздухе бесчисленными лепестками распускающихся цветов плодового сада. Какой сияющий сад! И как он знаком!

Да, да, Пахчан узнал его: это его сад возле их дома, там в Ване, посаженный дедом и выхоженный отцом. Отец огромного роста, и ему ничего не стоит сорвать цветы с верхней ветки и, нагнувшись к земле, передать их маленькому Пахчану.

— На, косоглазый! — говорит отец, подавая ветку. — Вот и пропал из-за тебя десяток абрикосов!

И он подымает Пахчана высоко на руки и всовывает его голову в самую гущу цветов. Цветы качаются и щекочут щеки, смугло-розовые, еще не изрытые оспой. Пахчан смеется и хватает цветы ручонками, обрывая --">