Михаил Алексеевич Воронов - Старина стародавняя

что мужик — все единственно…

— Ну, а прежде-то?

— А прежде-то солдат в струне ходил — да!

Старик помолчал минуту и забормотал снова.

— Уж при двух императорах служимши, кажется, всего можно было навидеться: не так ли?

— Так, — согласился я.

— А коли так, так расскажу я тебе, ваше благородие, как мы в драгунах служили, — вот ты тогда и раскумякаешь, какова она есть настоящая служба, всамделишная, и какова теперешняя… куцая-то ихняя, прости господи!

Почему старик нынешнюю военную службу величал «куцею», так и осталось для меня загадкой.

— Вы Линдрейха не знавали, ваше благородие? — спросил меня дед.

— Какого?

— Штаб-ротмистра Линдрейха, Карла Карлыча?

— Не знаю, не знаю, да и не знал никогда.

— Так вот он у нас в ту пору эскадронным командиром был, как в драгунах-то мы служили. Ах, и собака же был человек, прости господи! То есть, кажется, этакого другого пса дракуна и свет не производил! Стояли мы по квартирам, — продолжал старик, — в Тверской губернии, в Корчевском уезде, село Раменье есть такое — богатейшее село! Это было — дай бог память! — в девятнадцатом или в двадцатом этак году… при Благословенном^[2] еще… Так вот, стояли мы в этом самом Раменье, а Карло-то Карлыч у нас эскадронным был: маленький такой, черненький, худой да костлявый, что твой коровий хвост; но только уж насчет драки — за первый сорт! Ни он тебе слово какое скажет, ни он тебе надлежаще приказ отдаст, — все в морду да в морду!

Дед даже перекрестился в подтверждение своих слов.

— Вот сейчас издохнуть! — уверительно добавил он.

— Так поди бегали много? — спросил я.

— Нет… о! этого нельзя! — решительно замотал головой старик. — Опять же и потому не бегали, что некрутов он не бил; а старый солдат, известно, с чего побежит?.. А некрутов, до году ни-ни — пальцем даже не тронет: «За некрута, говорит, дядька в ответе», — этому, значит, и накладывает во всю руку: у иных спины так и не заживали николи. Ай же и прокурат был человек, дуй его горой! — с усмешкой воскликнул старик, ударив себя руками по бедрам. — Выедем этто мы, бывало, на ученье, в манеж, тут-то мука-мученская! Станет сам, знаете, в середку, в руке этот бич, длинный-предлинный такой, и начнет командовать: «Шагом! рысью! с правой ноги! с левой!» — а бичом-то тебя все в спину да в спину — принимай только! Или видит, что придираться к тебе нечего, что делаешь, значит, ты в надлежащем правиле, по-евонному — сейчас тебя с лошади долой и сам сядет: ты, значит, ему командывай. Ах, и прокурат же был! Сядет, знаете, ваше благородие, этта на лошадь, распустится весь, ноги вывернет, скособочится, сгорбится, — просто хуже он всякого, кажется, некрута-первоученка…

— А хорошо ездил? — спросил я старика.

— Уж что не хорошо… Уж такой ли пес на езду был — первая собака!

— Так для чего же он это делал?

— Как для чего? Для того, что ты его оправил как следует.

— А если не оправишь?

— В морду так и зазвездит с лошади-то!

Старик глубоко вздохнул и продолжал:

— Но ежели захочет он тебя в унтер-офицеры произвести — смерть! Первым делом дает тебе, для екзамента, такую лошадь — только моли угодников, чтобы голову тебе сносить; а уж что, значит, до спины касается, — будешь неделю-другую ровно ошпаренная собака скучать! Али придем мы этта жалованье третное получать, так уж тут держи ухо востро: уж тут как спросит: «Сколько тебе следует?» — так и отвечай доточно: «За такую-то, мол, треть, три рубля восемьдесят шесть копеек, за вычетом канцелярских документов — на писчую бумагу, ваше благородие». («На ассигнации — три-то рубля восемьдесят шесть копеек», — пояснил старик.) Но ежели ты только хоша в одном слове неправильность какую супротив его науки сказал — быть твоей морде битой: ни за что не спустит.

— Ну, а службой больно морил? — спросил я.

— Да уж, одно слово, за первого служаку по всей дивизии считался, так как же и не морить?

Старик поставил зонтиком ладонь над глазами и пристально посмотрел вдаль.

— Не видно пароходу-то, — покачал он головой.

— Да, вероятно, с полчаса еще подождем.

— Подождем, надо быть.

Дед откашлялся и забормотал снова:

— Бывало, вот на покров-то праздник в селе у нас. Сейчас приказ от его, чтобы собраться в церкви в полной парадной форме. Придет, посмотрит всех, — а кому так и в морду ради праздника попадет, — прикажет спешиться и поведет во храм божий; опосля молебна сделает развод, потом --">