Владимир Германович Тан-Богораз - Собрание сочинений В. Г. Тана. Том восьмой. На родинѣ

новое диво. Онъ нисколько не смутился. На столѣ передъ нимъ набралась порядочная кучка денегъ и обертокъ. Онъ зажалъ ее въ кулакъ и поднялъ въ воздухѣ передъ лицомъ Промзина.

— Четъ или нечетъ, — спросилъ онъ, какъ будто между дѣломъ. Это было однако приглашеніе къ игрѣ, обычной въ Сибири.

— Отстань, — сказалъ старикъ и налилъ новый стаканъ.

— Ну, вы, — сказалъ торговецъ скотомъ, наивнымъ жестомъ протягивая руку къ сторонней публикѣ.

Промзинъ сдѣлалъ брезгливую гримасу.

— Спрячь деньги, — сказалъ онъ неохотно, — разиня!..

Этотъ разиня между прочимъ считался самымъ тонкимъ плутомъ на всемъ Витимѣ и на Бодайбо. Кромѣ торговли скотомъ, онъ былъ также спиртоносомъ изъ самыхъ крупныхъ, что требуетъ большой игры воображенія.

Впрочемъ, я увѣренъ, что исторія съ запрятанными деньгами не была уловкой и что кошелекъ у него дѣйствительно украли.

— А я васъ знаю, — тихо сказалъ мнѣ брюнетъ.

Я слегка поклонился.

— У меня даже есть къ вамъ дѣло, — продолжалъ онъ. — Я зналъ, что встрѣчу васъ здѣсь.

— Очень радъ… — Я изобразилъ фигуру ожиданія.

— Мы лучше встанемъ, — предложилъ брюнетъ.

На сценѣ появился плакатъ: 4. Дѣтскій балетъ. И тотчасъ же вышли съ полдюжины дѣвицъ, довольно поношенныхъ, одѣтыхъ въ костюмъ бебе, или, точнѣе говоря, почти совсѣмъ раздѣтыхъ. Весь костюмъ бебе состоялъ изъ одной рубашки.

Публика встрѣтила дѣтскій балетъ рукоплесканіями. Многіе стали вставать съ мѣстъ и подходить къ сценѣ. Мы тоже встали, но отошли къ сторонкѣ. Мнѣ показалось, что и витимскій спиртоносъ сдѣлалъ движеніе, чтобы встать, но Промзинъ звякнулъ стаканомъ, и команда осталась на мѣстѣ.

— У меня есть письмо къ вамъ, — сказалъ брюнетъ, — отъ Берса.

Это было имя моего стараго товарища, съ которымъ когда-то, лѣтъ 20 тому назадъ, мы сидѣли рядомъ въ острогѣ. Съ тѣхъ поръ насъ обоихъ трепала жизнь, но Берсу досталось еще хуже, чѣмъ мнѣ. Изъ 20 лѣтъ 12 онъ просидѣлъ подъ разными замками. Два раза бѣгалъ, и оба раза его ловили и били. Два раза принимался умирать отъ чахотки и если воскресалъ снова, то только благодаря ненасытной жаждѣ жизни, которая одновременно сожигала и сохраняла его изможденное тѣло.

Но въ этомъ письмѣ Берсъ писалъ: «Жилъ, жилъ, а теперь умираю. Харкаю кровью. На этотъ разъ серьезно. Ну, и чертъ съ нимъ и чертъ съ вами. Будетъ съ меня. Остальное Масюкъ разскажетъ».

Мы опять сѣли за столикъ уже отдѣльно.

— Что, съ Берсомъ плохо? — спросилъ я, складывая письмо.

— Да, плохо, — подтвердилъ мой новый знакомецъ. — Очень обижается онъ. Говоритъ: «Зачѣмъ жить? Два раза меня надули. А въ третій не надуютъ»…

Мы помолчали.

— Вы, стало быть, Масюкъ? — спросилъ я почти машинально.

Онъ поклонился: — Къ вашимъ услугамъ. А нынѣ Ливановъ, Василій Петровичъ.

Я слышалъ его первое имя два года тому назадъ, вскорѣ послѣ роспуска второй думы. Оно было связано съ фантастическимъ предпріятіемъ на западѣ Россіи, которое, какъ многія другія, началось кровью и кончилось кошмаромъ.

Я окинулъ его внимательно глазами. И опять въ его фигурѣ мнѣ показалось что-то своеобразное, не русское, что ли, хоть онъ говорилъ безъ малѣйшаго акцента полнымъ и поющимъ московскимъ говоромъ. Осанка у него была прямая, военная.

— Скажите, вы офицеръ? — рискнулъ я предложить вопросъ.

— Какъ сказать, — пожалъ плечами Масюкъ, — пожалуй, я военный… И даже имѣю Георгія за боевое дѣло…

— Если вамъ интересно, я разскажу, — предложилъ онъ послѣ минутнаго колебанія. — Начальство знаетъ, — прибавилъ онъ, слегка улыбаясь. — Отчего бы и вамъ не знать?..

Онъ бросилъ бѣглый взглядъ на окружающую толпу. Она шумѣла, какъ море. Черезъ два стола отъ насъ начинался легкій скандалъ. Одинъ господинъ неожиданно схватилъ зонтикъ и ударилъ по головѣ даму, сидѣвшую рядомъ съ нимъ, — разъ и другой и третій. Я полагаю, что это была его законная жена. Она даже не пошевелилась и какъ будто не замѣтила ударовъ, но ея сосѣдъ съ лѣвой стороны стремительно вскочилъ и крикнулъ: «Какъ вы смѣете бить женщину?»

Публика, впрочемъ, не обратила особаго вниманія на драку. Румыны опять завели свою музыкальную карусель, и подъ ея деревянные звуки Масюкъ разсказывалъ тихо:

«Я крови бродячей, бабка моя была цыганка. Дѣдъ былъ ухарь, кулачный боецъ. Его и теперь помнятъ у насъ въ Девьянскѣ. А отецъ жилъ степенно, держалъ трактиръ. Я кончилъ четыре класса, хотѣлъ дальше учиться. Отецъ взялъ меня изъ --">