Савелий Карлович Ферельцт - Путешествие критика, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большею частью сам был очевидным свидетелем

лучшая Гайднова симфония, когда бы мы услышали ее пропетую голосом искусной певицы — овцы. Не знаю только, кто из них глупее: откупщик ли, который пленялся незаслуженными им похвалами, или те, которые, не шутя, хвалили его? — Впрочем, как бы то не было, откупщика нельзя назвать совершенным безумцем, потому что и на это потребен разум, чтобы из хорошего сделать худое.

Письмо XXXIV Вот в чем состоит просвещение

Сегодня прогуливался я в одной прекрасной роще, находящейся в дачах Г. Б. Шестеро молодых щеголей, как говорили они, делали мне честь своим сотовариществом Мы ходили большею частью взад и вперед, на все глядели; но, кажется, ничего не видали, потому что и глазами, и руками, и ушами разговаривали между собою. Известно, о чем могут говорить молодые люди, притом же люди со вкусом. Любовные интриги, карты, псовая охота — вот предметы, которые они более всего на свете разумеют и любят.

Не одни наши модники за удовольствие почитают хвалиться пороками своими — пороками непорочными, то есть модными: эту честь разделяют с ними очень многие и в уездных городах живущие. Ветреностью, по мнению их, так же можно хорошо щеголять, как и модными нарядами, потому что ветреность не последняя новость в нашем отечестве.

Спутники мои, вероятно, желая показать, кто из них более образован, ловок, решителен, знающ правила вкуса, а следовательно и достойнее других назваться молодцом, рассказывали друг другу о шалостях своих. Один с восторгом говорил, что для него самое приятнейшее в жизни время было то, когда отец его отлучился на несколько времени в П.; потому что он, будучи тогда хранителем всего имения его, проигрывал приятелям своим рублей по сто, по двести и более за вечер, и жалел, что неугомонной отец скорым возвращением своим лишил его удовольствия промотать все его имение. Другой, выслушав его, и не оказавши ни малейшего удивления, сказал с важным, но удовлетворенным видом: «Я получаю доходу не более трех тысяч рублей в год, не смотря на то, имею честь держать большую охоту (что вам небезызвестно) и употреблять на содержание ее более двух тысяч. На содержание себя мне остается одна тысяча. Представьте, можно ли жить хорошенько на тысяче рублях при нынешней на все дороговизне? Сверх сего я имею трех любовниц и дарю им каждой по двести рублей».

«Трех любовниц? — подхватили прочие. — Любовницы — какая обширная материя!»

О любовных делах молодые ветрогоны столько же мною могут говорить, как деревенские бабы о домовых и леших. Наши ветрогоны так много говорил и, что я не мог всего и прослушать. Один из них для свидания с своей Дульсинеею превращался в торговку, другой в продавца фруктов, третий в лекаря.

«Все вы весьма хорошо играли роли свои: но я несравненно лучше вас! — сказал четвертый. Влюбившись в дочь одного богатого дворянина, я превращался в золотой дождь и падал в окно к возлюбленной своей. Она любила меня страстно; но так была строга, что не позволяла мне делать никаких шалостей. Я поклялся небом и землею, что буду любить ее вечно, что в скором времени женюсь на ней. Она поверила, я получил желаемое и оставил ее, потому что нашел другую, которую теперь также стараюсь обмануть».

«Где ж ваша клятва?» — спросил я его с негодованием.

«Благодаря просвещению, ныне вывелись такие дураки, которые бы давши клятву девушке, хранили ее», — ответствовал он, смеясь.

Слыша таковой отзыв о просвещении, кто не подумает, что или просвещение само в себе есть глупость, или глупы те, которые почитают себя просвещенными?

Я не захотел более слушать рассказов сих просвещенных невежд, пожелал им попутного ветра (ибо для мотыльков (бабочек) встречный ветер очень неприятен) и пошел домой.

Опыт есть самый лучший учитель, говорят старинные мудрецы. В самом деле самый лучший, и еще прибавить надобно: самый любезнейший. С одной стороны, что может так не обманчиво уверять нас в истине чего-либо, как опыт? С другой, что лестнее для сердца человеческого, как самому собою, собственным рассуждением рассеивать мрак заблуждений своих, которым обыкновенно подвергает нас неопытность наша, и в то же время без всяких посторонних убеждений, без всяких систематических доказательств уверяться во многих истинах, которые прежде казались невероятными? Например, мог ли бы я прежде сего поверить, что в природе действительно находятся все те люди, которые в истории и в театральных пьесах изображены самыми чернейшими --">