Иван Алексеевич Бунин - Темные аллеи

Иван Алексеевич Бунин Темные аллеи

Песнь Песней Бунина

«Час ночи. Встал из-за стола — осталось дописать неск<олько> строк «Чистого Понед<ельника>». Погасил свет, открыл окно проветрить комнату — ни малейш<его> движения воздуха; полнолуние, ночь неяркая, вся долина в тончайшем тумане, далеко на горизонте неясный розоватый блеск моря, тишина, мягкая свежесть молодой древесной зелени, кое-где щелкание первых соловьев... Господи, продли мои силы для моей одинокой, бедной жизни в этой красоте и работе!»^[1]

«Чистый понедельник» — один из центральных рассказов книги «Темные аллеи», над которой Бунин работал с 1937 по 1945 год.

В дневниковой записи, оставленной 73-летним Буниным в ночь с 8 на 9 мая 1944 года, все: и трагедия поздних лет жизни, и сохраненная им юношеская свежесть ощущения ее красоты, прелести, и восторг творчества как главное утверждающее начало, помогающее одолеть испытания.

А испытания эти надвигались неотвратимо.

К тому времени Нобелевская премия, которой Бунин был удостоен в 1933 году, была прожита. По-русски непрактичный, даже беззаботный, почти всегда содержавший нескольких нахлебников, он скоро ощутил нужду, которая с началом второй мировой войны и исчезновением литературных источников существования превратилась в окаянную бедность. Решительно отказавшись уехать в США, куда после нападения Гитлера на Францию переместилось значительное число русских эмигрантов, Бунин провел безвыездно эту тяжкую пору на юге Франции, в Грассе, сняв внаем «чужой дом» — виллу «Жаннет» («Как сердце бьется горестно и громко, когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом с своей уж ветхою котомкой», — писал он в своем знаменитом стихотворении «У птицы есть гнездо, у зверя есть нора...»). Атмосфера в этом доме была нездоровой, трудновыносимой. Бунин тяжело переживал разрыв со своей последней музой — поэтессой Галиной Кузнецовой, которая внезапно оставила его в декабре 1933 года. 18 апреля 1942 года он записывает в дневник: «Весенний холод, сумрачная синева в облаках — и все тоска, боль воспоминаний о несчастных веснах 34, 35 годов, как отравила она (Г.) мне жизнь — до сих пор еще отравляет! 15 лет! Все еще ничего не делаю — слабость, безволие — очень подорвалось здоровье!»^[2] Но, порвав с ним, Кузнецова вернулась в Грасс и долгое время жила «на хлебах» у Бунина со своей подругой певицей Марго Степун. И это было не все. В течение многих лет Бунин вынужден был терпеть соседство психически неуравновешенного и бесцеремонного писателя Леонида Зурова, к которому жена Бунина Вера Николаевна привязалась, как к сыну. С его стороны потребовались, можно сказать, стоическая кротость и терпение. Литератор Андрей Седых, навестивший Бунина в 1942 году перед отъездом в США, привел его слова: «Плохо мы живем в Грассе, очень плохо. Ну, картошку мерзлую едим. Или водичку, в которой плавает что-то мерзкое, морковка какая-нибудь. Это называется супом... Живем мы коммуной. Шесть человек. И ни у кого гроша нет за душой, — деньги Нобелевской премии давно уже прожиты. Один вот приехал к нам погостить денька на два... Было это три года назад, с тех пор вот и живет, гостит. Да и уходить ему, по правде говоря, некуда: еврей. Не могу же я его выставить? Очевидно, нужно терпеть, хотя все это мне, весь нынешний уклад жизни, чрезвычайно противно. Хорошо еще, что живу изолированно, на горе. Да вы знаете, — минут тридцать из города надо на стену лезть. Зато в мире нет другого такого вида: в синей дымке тонут лесистые холмы и горы Эстереля, расстилается под ногами море, вечно синее небо... Но холодно, невыносимо холодно. Если бы хотелось писать, то и тогда не мог бы: от холода руки не движутся»^[3].

Как видно, многие беды принесла война, оккупация гитлеровской армией Франции.

Но она была для Бунина не только источником крайних бытовых невзгод, ужасов тоталитарного фашизма, непрекращающихся опасностей для свободы личности. Великая битва, развернувшаяся с 22 июня 1941 года на полях России, стала еще и причиной несказанных душевных переживаний, волнений, мучительных раздумий о судьбах горячо любимой писателем Родины. Бунин жадно ловит радиосводки о положении на восточном фронте, следит за газетами, испещряет дневник новыми и новыми записями, переходя от надежды к отчаянию, от отчаяния к надежде:

«1.VII.41. Вторник... Страшные бои русских и немцев. Минск еще держится.

6.VII.41. Противно — ничего не знаешь толком, --">