Гайто Газданов - Исчезновение Рикарди

Дориана Грея», — он знал, что переход к ней начался в нем уже несколько лет тому назад. Конечно, это было незаметно, конечно, самому Рикарди эта мысль казалась иногда нелепой. Но от постоянного и напряженного внимания его не могло укрыться то, что, когда он поднимался на второй или третий этаж, он чувствовал мгновенную и быстро проходившую слабость в ногах, что иногда вечером что-то тяжело ударяло его в бока, что, задев иногда случайно суставом пальца о край стола, он потом чувствовал тупую боль несколько дней подряд. Его начинали уже утомлять длинные прогулки пешком, он греб с большим усилием, чем прежде, и та легкость его движений, которая всегда была для него чем-то столь же естественным, как искусство ходить, начинала постепенно исчезать. Рикарди думал о том, что он никогда не подвергался никаким лишениям, всегда жил в прекрасных условиях, — и, следовательно, утомление его организма не могло быть вызвано какими-либо внешними причинами. — Еще несколько лет, и я кончен, — думал Рикарди, невольно улыбаясь тому иллюзорному но казавшемуся явным противоречию, которое было между этими словами и действительностью.

Затем, после этого, он неизменно вспоминал давнюю историю, в которой он был виновником и триумфатором — и которая теперь пробуждала в нем позднее сожаление. История эта могла показаться значительной — как и громадное большинство случающихся с людьми событий — только тем, кто в ней непосредственно участвовал, — то есть самому Рикарди, женщине, которую звали Гильда, и молодому студенту одного провинциального французского университета; с ним Рикарди был очень дружен в эти далекие времена. Этот студент был странным и беспорядочным человеком, не знавшим, за что взяться, и переходившим с одного факультета на другой, занимавшимся то медициной, то поэзией, то археологией, то музыкой. — Он был очень способен, — думал Рикарди, — пожалуй, способнее всех, кого я знал. Что с ним случилось потом? — Рикарди этого не знал. Он помнил только смешную влюбленность этого молодого человека, — его фамилия была Грилье, — помнил цветы, которые Грилье посылал Гильде на последние деньги, — Гилда очень любила цветы, — помнил еще любимый романс Гильды, который пел Грилье:

Plaisirs d'amour ne durent qu'un moment,

Chagrins d'amour durent toute la vie.^[3]

— Гильда была красива и глупа, — думал Рикарди. — В сущности, разве я виноват, что она стала моей любовницей?

Он вспомнил вечер, в который это произошло. Они провели его втроем, гуляя в небольшом лесу, в окрестностях маленького французского города, где жил тогда приехавший на несколько месяцев Рикарди, — доктора послали его на юг Франции, в лесистую местность: это было после воспаления легких, от которого он чуть не умер. Тогда Рикарди не был еще знаменит. В тот вечер они были втроем: Грилье в лесу пел «Plaisirs d'amour…», и по тому, как Гильда смотрела на Рикарди, он уже знал, что она станет его любовницей, что она, во всяком случае, близка к этому больше, чем когда бы то ни было, — и это должно было произойти именно потому, что казалось таким невероятным — так как Гильда считалась невестой Грилье. Рикарди проводил до дому сначала Гильду, потом Грилье, затем — была уже глубокая ночь — вернулся к дому Гильды; она жила в маленьком особняке, окна которого выходили на улицу. Сквозь закрытые ставни был виден свет — на улице стояла неподвижная тишина; Рикарди вспомнил невысокий дом напротив особняка Гильды — с черной вывеской и золотыми буквами «Maison de couture»^[4], невысокие кусты под окном Гильды и гравий ее сада, который, как казалось тогда Рикарди, гремел под его ногами. Он подошел к окну; оно тотчас же отворилось, раньше, чем он успел сказать слово. Когда он взял руку Гильды, он увидел, как задергались ее губы; и тогда, не колеблясь, он подошел к двери, открыл ее и очутился в передней Гильды, которая между тем продолжала стоять у окна, не двигаясь, так как ей было неудобно идти навстречу Рикарди и сделать самостоятельно хоть одно движение, которое могло бы выдать ее желания. Рикарди знал, что она должна была так поступить, что, если бы это было иначе, это было бы неприлично и нехорошо. Он запер дверь и закрыл ставень, стараясь не производить шума, могущего смутить или нарушить то физическое и душевное состояние Гильды, из которого ее не следовало выводить, — как опасно вдруг разбудить лунатика, подумал Рикарди.

Уэке под утро он уходил от Гильды; в окне Грилье горел свет. «Plaisirs --">