Михаил Николаевич Волконский - Сокровище Родины

участие в разговорах о нём и, казалось, относился к французу совсем равнодушно, может быть, поэтому именно ему и пришлось разговориться с ним.

III

Разговориться, однако, пришлось Урвичу с Дьедонне не скоро, только после Коломбо, ^[8] где по расписанию останавливался пароход.

Вход в гавань Коломбо не совсем спокойный: с одной его стороны высовываются опасные каменья, и потому в темноте, при фонарях, не рискуют входить, а рассчитывают так, чтобы подойти к Коломбо при солнечном свете.

По большей части входят утром на заре.

Коломбо лежит на западном возвышенном берегу Цейлона, и солнце встаёт прямо из-за гор этого острова. Издали виднеется ещё в темноте светлая точка высокого маяка Коломбо, потом она начинает тускнеть в сумерках нарождающегося утра, мелькает всё бледнее и бледнее и, наконец, словно тонет в расплавленном золоте, на которое становится похож воздух, пронизанный брызнувшими целым снопом из-за цейлонских гор лучами восходящего солнца.

Сначала слепит оно, и глаза, невольно щурясь, разбегаются, не зная куда смотреть и чем любоваться: так хороши, нежны и красочны оттенки и переливы неба и моря, отражающего его.

Золото прозрачное, расплавленное до состояния мельчайших паров, золото с красными, пунцовыми, малиновыми, розовыми, бледно-зелёными и голубовато-фиолетовыми отражениями! — иначе нельзя назвать почти сказочную красоту этого восхода.

Мало-помалу начинают вырисовываться в этом золоте очертания гор, пальмовые кущи, домики раскинувшегося на берегу Коломбо с высокой башней маяка, словно белый страж, стоящего над городом, и выступает правильная линия мола с таким кажущимся издали узким проходом, что положительно недоумеваешь, как пройдёт в него большой океанский пароход.

Только у самого уже этого прохода видишь, что он достаточно широк, и огромная махина, с трудом раскачиваемая океанской волной на открытой воде, медленно, осторожно, но плавно и свободно минует его.

Урвич вместе со всем остальным обществом стоял под капитанским мостиком, любуясь картиной.

Дьедонне не было с ними. Он хотя тоже встал и оделся, сидел с книгой на шканцах и, словно ничего уже в море не было ему в диковинку, не желал обращать внимания на развёртывавшуюся перед глазами красоту.

Пароход вполз в гавань, тихо прошёл между стоявшими там в две линии судами, завернул и бухнул свой тяжёлый якорь в воду.

Все пошли пить чай в кают-компанию.

Едва сели за стол, в дверь каюты постучался и робко вошёл темнокожий молодой сингалезец ^[9] в тропическом белом костюме и в шапке с галуном. Оказалось, что это санитарный врач, явившийся для соблюдения необходимых в каждом порту формальностей.

Пароходный доктор встал к нему навстречу, протянул ему руку, встали и все остальные и тоже поздоровались с ним.

Сингалезец с доктором отошли в сторону, сели к другому столу и быстро переговорили и кончили всё, что было нужно.

Сингалезца стали приглашать пить чай, но он ни за что не хотел сесть к общему столу.

Им подали с пароходным доктором чай за отдельный стол, где они сидели.

Сингалезец был, видимо, тронут оказанным ему вниманием. Он всё улыбался и кланялся, разговаривая с доктором, потом, словно не выдержав, улыбнулся шире, чем прежде, и произнёс как-то полушёпотом:

— Какие вы добрые!..

— Отчего? — спросил доктор. — Что случилось?

— Да ничего особенного. Но если б я явился на английский пароход, меня не только не стали бы угощать чаем, но даже не посадили бы и не подали бы мне руки.

— Неужели?

— Да. Англичане презирают нас. Они считают Индию своею страной, где живут не люди, а рабы.

И сингалезец грустно вздохнул.

Урвич, владевший английским языком, прислушивался к этому разговору доктора с сингалезцем и, взглянув случайно на сидевшего вдали Дьедонне, заметил, что тот тоже внимательно слушает.

IV

Всем обществом ездили на берег, чтобы осмотреть Коломбо, обедали в очень хорошей, богато обставленной гостинице, отведали индийского блюда «кэри», ^[10] состоящего из разваренного риса со всевозможными пряными приправами, катались вечером за городом.

Дьедонне не принимал участия в этой поездке и остался на пароходе.

Отходили на другой день утром.

Урвич, полный новых впечатлений и очень довольный ими, разгуливал по палубе. Остальные пассажиры занимались тем, что, столпившись у планширя, бросали в воду --">