Андрей Ефимович Зарин - Вчерашняя быль

-- заметил Свирбеев, передергивая плечами, -- все Рибопьерами быть хотят!

-- Робеспьерами, дурья голова, -- поправил Виноградов, -- Рибопьер

конюшни держит!

-- Но, ведь, у нас не было смертных казней! -- произнес Кротов.

-- В том-то и штука, а теперь мы, как все, будем, -- отозвался Свирбеев и сказал Виноградову:

-- Ну, сыграем, что ли, еще одну!

-- Одну можно! А там и идти надо. Расставляй и ходи.

-- На четверть -- этак, четверть -- так? Хи, хи, хи!

-- Ну, ну, ходи!

Они стали играть. Прокрутов подошел к ним, утомленно зевая.

Кротов взял тетрадку со своими пометками и вышел.

После всего слышанного ему стало как-то не по себе, что-то гнетущее, угрюмое чувствовалось ему и в воздухе, и в лицах, и в словах.

Фельдшер Салазкин, брюнет с глазами на выкате и лихо закрученными усами, в сером пиджаке и цветном галстуке, встретил его в госпитале с фамильярной почтительностью, и они прошли по мужскому и женскому отделению, заглянули в одиночные и вернулись в аптеку.

-- А амбулаторных много?

-- Не так что бы, Глеб Степанович, -- ответил фельдшер, -- уголовных четыре, политиков три; на женском девять, -- и прибавил: -- новенькая одна. В ночь привели. Сказывают -- казнить...

-- Глупости говорите, Салазкин, -- резко остановил его Кротов, -- ну, пойдемте!

IV.

Амбулатории находились в самой тюрьме, на женской и мужской половинах. Для них были освобождены камеры. В них стояли -- небольшой ящик с самыми обычными медикаментами, стол и два стула. На один садился доктор, на другой фельдшер и прием начинался. Больные выстраивались в коридоре по стенке и, друг за другом, входили к доктору.

Кротов вошел в тюрьму. Тюремные сторожа отпирали перед ним дверь, закрывая ее тотчас по его проходе, затем открывали также следующую и следующую, пока он не вошел в широкий коридор тюрьмы, по стенам которого через каждые четыре шага чернели узкие, безмолвные, глухие двери.

Кротов вошел в свою каморку и сказал фельдшеру:

-- Вызывайте по очереди.

Фельдшер стал вызывать больных. Они приняли всех на мужском отделении и перешли на женское.

-- Холина, -- сказал Кротов, читая заготовленный бланк.

-- Это та самая, -- шепнул фельдшер и громко окликнул:

-- Холина!

В камеру вошла, зябко кутаясь в платок, среднего роста девушка, с развитыми формами женщины и с открытым чистым лицом девочки. Большие серые глаза ее смотрели прямо, маленький рот был полуоткрыт, темные волосы, зачесанные в косу, выбились и вились над широким лбом.

Кротов с невольным участием взглянул на нее.

-- Спать не могу, -- сказала она тихо, -- совсем не могу! В дороге устала. Думала, засну и -- нет!

Кротов пристальнее взглянул на нее и увидел бледное лицо и черные круги под глазами. Сердце его тоскливо сжалось.

-- Опиум? -- спросил фельдшер, готовясь писать.

-- Хлоралгидрат, -- сказал Кротов и улыбнулся девушке:

-- На ночь примите и заснете.

Она слабо улыбнулась ему в ответ и от этой улыбки еще светлее и яснее стало ее лицо.

Прием кончился. Кротов вышел и в коридоре встретился с начальником.

-- Ну, что, батенька, -- спросил тот, -- видели, просилась?

-- Ничего подобного, просто бессонница!

Начальник мотнул головой и проговорил;

-- Будет бессонница, коли петля ждет.

Кротов болезненно сморщил лоб.

-- Не может этого быть!

Начальник развел руками.

-- Я, батенька, столько же, сколько вы, знаю. Говорят. А теперь, -- тихо сказал он, -- что теперь жизнь? -- копейка! Дешевле копейки, батенька, вот!

-- Куда вы поместили ее?

-- Поместил хорошо. В нижний этаж поместил. Вы не беспокойтесь, батенька, там тепло, а мне спокойнее. Клюшеву на время туда перевел. Она зоркая. Хлопот мне с ними! -- и он, пожав Кротову руку, суетливо пошел по коридору.

V.

Кротов спал после обеда, когда сквозь сон почувствовал, что его кто-то тихо толкает в плечо, и услышал голос дочери:

-- Папа, -- говорила она громким

--">