Леонид Николаевич Андреев - Из жизни штабс-капитана Каблукова

его за плечи.

— Дурак ты, дурак. Да разве же я и вправду? Эх ты! — Капитан дернул Кукушкина и, повернувшись, подошел к окошку, точно в эту темную рождественскую ночь можно было хоть что-нибудь увидеть на улице. Но капитан увидел и, поднеся руку к лицу, смахнул что-то, что мешало видеть яснее.

— Ваше благородие…

В голосе денщика слышалось то самое, что так удачно смахнул капитан. Жирная спина капитана была неподвижна.

— Ну что? — глухо донеслось от окна.

— Ваше благородие… Накажите меня.

— Будет, будет глупости говорить.

Николай Иванович обернулся, и Кукушкин, с размаха бросившись на колени, хотел обнять его ноги. С выражением растерянности, страдания и умиления на оплывшем красном лице капитан приподнял его, неловко поцеловал в стоявшие дыбом волосы и, отрывая руку от его губ, шутливо и сконфуженно отпихнул от себя.

— Пошел, пошел!.. Что я, поп, что ли? Налей-ка водки в графинчик! Живо! Одна нога там, а другая здесь.

О ужас! Толстопузый графин, десять лет служивший капитану верой и правдой, подхваченный ловкой рукой денщика, взлетел в воздух, показал свое пустое дно, некоторое время повертелся около руки и, окончательно решившись, упал и разлетелся на куски.

— Ничего, брат. Тащи четверть!

…Длинна и темна рождественская ночь. Давно уже спит крещеный мир. Только в окнах капитанского домика еще светится огонек, бросая желтоватый отблеск на снег…

— Так ты говоришь, деньги домой отослал?

— Так точно, вашебродь. Я вам, вашебродь, зараб…

— Но, но! Что за глупости?

Капитан пыхнул папироской и, глубже усевшись в разодранное кресло, блаженно закрыл глаза. Кукушкин сидел на кончике стула и, полуоткрыв рот, ловил каждое движение капитана.

— Так, ты думаешь, они рады?

— Помилуйте, вашебродь, да это я, уж это…

— Да, да.

…Длинна и темна зимняя ночь, но и она уступает перед силою всепобеждающего света… Белеет восток…

В капитанском домике укладываются спать. Кукушкин стягивает с капитана сапоги и, увлекаемый усердием, тащит с кровати и капитана. Капитан упирается и побеждает усердие денщика. Нежно прижимая к себе сапоги, конфузливо смотрящие на свет продырявленной подошвой, Кукушкин на цыпочках выходит.

— Постой… Так ты говоришь, дочь?

— Так точно, вашбродь. Авдотья.

— Ну, иди, иди.

Удивительно, что горькие мысли, предзнаменовавшие начало запоя, на этот раз солгали; ни на следующий, ни на другие дни запой не являлся.

Комментарии

Впервые — «Курьер», 1898, 25 декабря, № 355.

Этот рассказ, написанный Андреевым 7 декабря 1898 г., был прохладно принят издателем «Курьера» Я. А. Фейгиным, который нашел конец рассказа «невозможным». 27 декабря 1898 г. Андреев заметил в дневнике: «Велико мое изумление, когда мой рассказ выходит в фельетоне, без поправок, в то время, когда другие авторы, более почтенные, чем я, и не менее написавшие, чем я, выходят в столбце». 30 декабря 1898 г. Андреев добавляет: «Дошли первые отзывы о рассказе „Из жизни ш<табс> — к<апитана> Каблукова“ (…) Говорят, „очень хорош“». Литературным предшественником рассказа Л. Андреева был прочитанный и прочувствованный автором рассказ Вс. Гаршина «Денщик и офицер».

Примечания

1

…резаться в стуколку. — Стуколка — азартная карточная игра.

(обратно)
--">