Константин Михайлович Станюкович - Отмена телесных наказаний

знаешь… Без эстого во флоте нельзя! Однако давай, братец, отдыхать!.. Что зря болтать… Нам все равно недолго околачиваться… Вернемся в Расею, в чистую уйдем!.. – проговорил Архипов, видимо не желая продолжать пустяковый, по его мнению, разговор.

И оба они растянулись у орудия.

II

У шкафута собралась кучка молодых матросов «первогодков». Один из них, Макар Погорелов, бойкий малорослый блондин, смышленый, с живым лицом, тихим возбужденным голосом рассказывал:

– И станут теперь, братцы, на цепь сажать… в самый трюм, значит, в темную… И приказ такой вышел: звать, мол, ее, темную-то, «Камчаткой»… ^[1] И скуют этто цепьми ноги и руки, и сиди… не повернись… Там, братцы, ходу нет – тесно. А окромя сухаря и воды, ничего есть не дадут!.. А уж зато линьком ни боже ни! Никто не смеет!

– И боцман не смеет? – спросил кто-то с сомнением в голосе.

– Сказывают тебе, не смеет! – решительно отвечал Макар.

– А как смеет?

– Никак нельзя – потому бумага.

– А ежели хватит?

– Небось побоится…

Боцман Никитич услыхал эти разговоры и пришел в негодование. Он подошел к разговаривающим и грозно сказал:

– Вы что разорались, черти? Ай дудки не слыхали: «отдыхать»! Ну и дрыхни или молчи!

– Да никто не спит, Афанасий Микитич! – осторожно заметил бойкий матросик.

– Ты меня учить станешь, што ли? Ты у меня смотри… Этого нюхал?..

И с этими словами боцман достал из кармана линек и поднес его к лицу молодого матроса.

И Макар и остальные ребята струсили.

– Мы, Афанасий Микитич, ничего!.. – пробормотал Макар.

– То-то ничего… Ты не галди! Беспорядку делать не годится! – с меньшею суровостью замечает боцман, довольный испугом матросов.

– Не годится, Афанасий Микитич, не годится! – поддакивают молодые матросы.

Боцман ушел.

Матросы некоторое время молчали.

Наконец кто-то сказал:

– Вот-те и не смеет!

– Издохнуть – не смеет!.. Это он для страху! – заговорил Макар.

– Для стра-а-а-ху? Он и взаправду огреет!

– Не может! Завтра, сказывали ребята, приказ от капитана выйдет, чтобы все линьки, сколько ни на есть, за борт покидать! Чтоб и духу его не было…

– А насчет того, чтобы драться, как будет, братцы? – спросил один из ребят. – Боцмана и унтера шибко лезут в морду. Как по бумаге выходит, Макарка?

Макар немного подумал и отвечал:

– Нет, братцы, и в морду нельзя… Потому телесное… Слыхал я вчера, дохтур в кают-компании говорил: «Тронуть, мол, пальцем никто не может».

– Ну?

– Ныне, говорит, все по закону будет, по правде и совести…

– Ишь ты…

– Как волю крестьянам царь дал, так и все прочее должно быть… чтобы честно!.. – восторженно продолжал матрос. – У нас на «конверте», сами, братцы, знаете, какой командир… добрый да правильный… И везде такие пойдут. Все по-новому будет… Российским людям жить станет легче… Это я вам верно говорю, братцы… А что Микитич куражится, так это он так… Бумага-то ему поперек горла. Да ничего не поделаешь!.. Шалишь, брат… Руки коротки!

III

На баке ораторствовал Жаворонков, матрос лет тридцати пяти, из учебного экипажа, бывший кантонист ^[2], шустрый, ловкий, наглый, не особенно нравственный продукт казарменного воспитания. Готовился он в писаря – это звание было предметом его горячих желаний, – но за пьянство и вообще за дурное поведение Жаворонков в писаря не попал и служил матросом, считая себя несколько выше матросской среды и гордясь своим образованием в школе кантонистов. Матрос он был неважный: лодырь порядочный и к тому же не из смелых, что не мешало ему, разумеется, быть большим хвастуном и бахвалом.

– Теперь всем даны права! – говорил он, ухарски подбоченясь и, видимо, чувствуя себя вполне довольным в роли оратора, которого слушала изрядная кучка матросов. – И на все положенье – закон! Поняли?

– На все?

– Беспременно на все, по статутам…

На многих лицах недоумение.

– Это какие ж статуты?

– Законы, значит… Ты ежели свиноватил – судиться будешь… Пьян напился – судись… Промотал казенную вещь – судись… Своровал – опять же судись… А присудился, тебя в штрафованные, а уж тогда, в случае чего, можно и без суда выдрать…

– А как судить будут?

– По всей форме и строгости законов… Вроде как у англичан судят… Вы вот спросите у Артюшки, как его третьего дня у англичан судили… Небось как следует, при всем парате… Так, что ли, Артюшка?

Неказистый на вид матрос усмехнулся и проговорил:

– Чудно --">