Сигизмунд Доминикович Кржижановский - «Некто»

слишком мал и глуп.

– Вот вы мне решите-ка лучше задачку, – заговорил он, меняя тон и мотнув острием бородки в сторону безмятежно урчащего фонтана. – Если, скажем, стенки этого вот водоема да поднять до уровня струи. Если внутрь поместить человека, а трубу, выводящую воду, заколотить, понимаете ли, наглухо заколотить, то, спрашивается, через сколько времени человек утонет? А?

Я беспомощно перебирал синие клетки тетради.

– Боюсь, срежетесь на переэкзаменовке, – строго добавил «Некто». – Вам сколько? Двенадцать? Порядком. По два года на восемь классов – 2 x 8 = 16, a 12 + 16 равно 28. Эге, дела ваши плохи. Ну-ну, бросьте моргать глазами, я пошутил. Пока.

Качнув снисходительно головой, «Некто» медленно поднялся, – и его серая фигура замаячила меж цветущих деревьев парка.

На переэкзаменовке я срезался.

Отошло лет десять. Ночь. Сунув руки в карманы студенческой тужурки, я шел пустынными улицами, вслушиваясь в свои шаги и в свои мысли.

Вдруг у самого уха:

– А-а, сколько лет, сколько зим…

Голос знакомо тихий и знакомо четкий. Я обернулся: в блике фонаря – очки, острая бородка, насмешливый профиль.

– Виноват…

– Забыли?

– Нет, – отвечал я, стараясь быть развязнее, – правда, года четыре как не заглядывал к вам, под красный коленкор, но… помню. Вам что угодно?

– Да-да, – рассеянно, как бы не слыша моих слов, ронял «Некто», – другие задачи… запросы… проблемы… Я понимаю, конечно.

Идя вслед за мной, спутник вышел из полосы света, и лица его уже нельзя было рассмотреть. Мы шагали в молчании.

– Ну, что же вы теперь поделываете? – спросил я резко, стараясь заглушить неприятное чувство.

– Я? По-старому, все по-старому. Делю капиталы, рою колодцы – помните? – бассейны, там, странствую из города А в город Б, из Б в А помаленьку… Ну а вы, конечно, молодой человек, любите, там… первую «единственную», вторую «единственную», третью «единственную»… Которая сейчас? Религиозные увлечения… как это у Мольера? «Верю, что 2 x 2 = 4, а 2 х 4 = 8». Тэк-с.

От тихого и четкого голоса спутника мне стало не по себе. Ускоряя шаги, я бросил через плечо:

– Если бы даже и так, тут нет ничего смешного: сердце, господин «Некто», не счетная костяшка, вдетая на стержень. Хочу – люблю, хочу – нет. Ударом сердца счета не веду. И вообще, я не понимаю, зачем вы вторично…

– Тысяча извинений, – проговорил спутник, все не отставая. Голоса наши гулко бились о каменные стены ночной улицы. – Тысяча извинений. Я очень и очень считаюсь с вашим мнением и всегда ценил… Десять лет два месяца и четырнадцать дней тому назад я имел удовольствие уже беседовать с вами и был чрезвычайно заинтересован уже тогда аматематичностью, если разрешите так сказать, вашего высоколюбопытного мышления. Юность никогда не учитывает ни лет, ни опыта, ни правил, ни трезвого расчета. И я был молод…

– Вы?

Мы обменялись взглядами.

– Не верите? Был. Но сложилось так: видите, если у звезд – орбиты, с которых им – ни-ни, если счетная костяшка, которую вы чрезвычайно остроумно изволили приравнять сердцу, и та вдета на железо стержня, то и… Вы молчите, вы думаете, мне легко: тысячелетие к тысячелетию, век к веку, год к году, – и в каждом, вы только подумайте, 525 600 минут, нет – 31 536 000 секунд, и все они одинаковы, понимаете, одинаковы и пусты. Один – меж миллиардов пустот. Числа – числа – числа: и каждое притворилось дюймом, метром, вехой, верстой, пространством, беспредельностью; работником, сыном, братом, человеком; глубью, высью и ширью. Один, всегда один среди мириады пустот!

– Кто вы? – спросил я, внезапно остановленный самым смыслом прозвучавших слов.

Опять луч фонаря пополз, ощупывая желтым бликом серое, спрятавшее свои глаза за стекла очков лицо. Он долго не отвечал.

– Меня нельзя называть «Кто», – сказал он наконец глухо, прислоняясь спиною к горизонтальному стержню, выступившему впереди какой-то темной витрины, внезапно заблиставшей в свете фонаря. – Меня нельзя называть «Кто», я – «Некто». Одною лишь буквою отделен я от… – И, обхватив цепкими кистями рук медный, цвета желчи, предвитринный стержень, точно пробуя нанизаться на него, он закончил: – Есть одна задача… самая трудная из всех. Я решил: в ответе – 0. Ну, идите, юноша, идите, куда шли: мне сюда, – оборвал «Некто», поворачивая голову к витрине.

Я глянул по направлению его движения: только теперь я разобрал – это было узкое окно какого-то мелкого книжного магазинчика: среди брошюр, печатного старья, дешевых книг и --">