Марина Струк - Рассказы о Великой войне

встретил у окопов лейтенант и попросил разрешения проводить до землянки, где те жили. У Наты даже уши покраснели под капюшоном маскхалата, когда Любка толкнула ее локтем тогда и подмигнула задорно, мол, вон оно что.

В ту ночь она не ложилась долго. Они с Тарасенко просидели до четырех утра на поваленном бревне, чуть поодаль от расположения, скрываясь от косых взглядов. Просто сидели плечом к плечу, разговаривали шепотом, будто боясь спугнуть кого-то. Или что-то. Что-то хрупкое, чуть зарождавшееся, заставлявшее идти кругом голову.

Удивительно, но, как выяснилось тогда, они оба были из Москвы и жили так близко друг от друга, через два переулка. Обоим было чуть больше двадцати, учились в соседних школах. И в 1936 году ездили в один лагерь на все лето, только были в разных отрядах. А когда-то лейтенант даже дрался с ее братом, когда что-то не поделили дворами.

— Где сейчас Лешка? — спросил тогда Тарасенко, и она прикусила губу, сжала пальцы в кулак, скрывая мелкую дрожь, что всегда била ее, когда говорили об отце или брате.

— Погиб под Москвой еще осенью 41-го. А папа… папа пропал без вести в 42-м под Ленинградом.

— Прости, — прошептал он и вдруг накрыл ее кулак, лежащий на шершавом стволе своей большой ладонью. И она расслабила руку, позволила переплести пальцы со своими, едва дыша от такой близости, уткнулась лицом в его плечо. А он целовал ее волосы, скользил губами по щеке несмело, не позволяя себе иной вольности. И казалось в ту ночь, что нет никакой войны.

Война снова ступила в жизнь Наты на следующий день. Когда пришлось тащить смертельно раненую Любку, которой «Франц четвертый» прострелил легкое. Они тогда впервые за недели разделились — Любка решила снова идти на те позиции, где прошлым днем они сняли двух ефрейторов. И зачем только Ната не стала настаивать на своем, зачем отпустила ее? Этот вопрос мучил ее до сих пор. Как и тот, почему ее не было в тот роковой день рядом, когда Тарасенко двинулся на наблюдательный пост.

Ната понимала умом, что он никак не мог проигнорировать приказ разведать позицию для предстоящей артподготовки перед наступлением. Но сердце по-прежнему отказывалось принять неизбежное. Он ушел на закате, когда она еще не успела вернуться с позиции, когда не успела сказать, чтобы избегал воронок, ведь те так открыты для обзора со стороны небольшого леска на нейтральной полосе. Березы стояли редко, в них не спрячешься толком, но некое чувство подсказывало Нате, что искать «охотников» следовало именно в таких местах.

Ушел, когда она столько всего не успела сказать, не успела сделать то, что так хотелось…

Ната потом выверит траекторию выстрела, когда займет то же самое место в воронке, где был убит лейтенант, где на песке по-прежнему темнела его кровь. И найдет обертку от конфеты, свернутую в узкую трубочку среди тех берез, как и убежище «Франца четвертого» — небольшую яму и широкие березовые ветви рядом.

Солнечный луч пробежал по зеленой листве с редкими вкраплениями желтого и блеснул на чем-то, ослепляя на миг Нату. Палец едва не нажал на курок, следуя выработанной привычке стрелять на этот блеск луча в стекле. Но в последний момент будто кто-то шепнул Нате прямо в ухо: «Жди!», и она замерла. Вгляделась внимательнее, едва дыша, и прикусила губу до крови, чтобы не крикнуть в голос от горя, охватившего ее с головой, от злости, разрывающей сердце на куски.

Часы. Советские часы на широком кожаном ремешке, выпущенные Первым Московским Часовым Заводом с улицы Кирова.

— Подарок отца, — сказал ей как-то Тарасенко, показывая с гордостью эта наручные часы. — Он погиб в 39 —м году в Манчжурии. Это память моя о нем.

Часы, подвешенные на тонкую бечевку к ветке, снова качнулись, когда ворона вдруг взмахнула крыльями и сорвалась с места, полетела дальше, к лесу и реке, видневшейся в прицел тонкой ниточкой. Ната снова отвлеклась на циферблат и едва успела заметить легкое движение в метрах пяти от ловушки, разглядела «Франца четвертого» так отчетливо, словно он рядом стоял. Тот тоже внимательно смотрел на нее в прицел, а потом перекатил во рту конфету языком, прежде чем нажать на курок.

— Коля…, — беззвучно прошептала Ната вдруг, а потом выстрелила, выигрывая у «Франца четвертого» какие-то доли секунды, когда тот отчего-то замешкался, замер на миг, глядя на нее через расстояние, разделяющее их. Уже падая навзничь в траву, с пулей, вошедшей прямо в лоб под край каски, он все же --">