Михаил Петрович Аношкин - Семья Ладейщиковых

серчай.

— Есть.

— То-то и оно, что есть. Петра бранил, а Тонька сухой из воды вышла.

— Все это не просто делается. У вас, дед, как я погляжу, все по полочкам разложено и очень неправильно разложено.

— Рассудил Соломон, — усмехнулся старик. — Да я ихнюю семейную жизнь, как свои пять пальцев, знаю. — Он прислушался и прибавил: — Сюда, варнак, плывет.

— Кто?

— Да горлопан-то этот. Экий непоседливый человечишко!

Через несколько минут лодка стукнулась о берег, и к костру подошел человек лет двадцати пяти, в сереньком пиджачке, без кепки. В нем Соловьев узнал учителя истории Никиту Бадейкина.

— Мир вашей беседе! — приветствовал он рыбаков. — Дедушка Матвей, страшно хочу ухи.

— А где тебя черти носили? Раньше надо было. Мы вот с товарищем Соловьевым все прикончили, — он кивнул в сторону Соловьева, который сидел в полоборота к Бадейкину. Никита только теперь узнал секретаря горкома и смутился.

— Здравствуйте, Николай Иванович! — снова поздоровался Никита и опустился возле костра. Дед Матвей вздохнул: жаль, что приходилось кончать такую интересную беседу. Он свернул брезент и нехотя полез в шалаш. Потом оттуда высунулась косматая голова, в трепетном отблеске костра похожая на голову лесного царя Берендея, и эта голова голосом деда Матвея сказала:

— Слыш-ко, товарищ Соловьев, залазь ко мне, места хватит. Непременно дождь будет.

— Спасибо, я тогда под лодку лягу.

— Смотри, тебе с горы видней.

— А меня, дедушка Матвей, и не приглашаешь?

— Молод, выдюжишь, — и голова исчезла. Несколько позднее из шалаша послышался храп.

Беседа у Соловьева с Бадейкиным не клеилась. Соловьев думал о чем-то своем. Никиту переполняла глубокая радость. Она рождалась у него всякий раз, когда он появлялся на озере. Часто переходила в ребячий восторг, и Никита давал ему выход в песне, как это и было сегодня. Говорить с Соловьевым о чем-то другом, постороннем, он не мог. А говорить о том, как ему сейчас хорошо, стеснялся, да и слов не нашлось бы, чтобы рассказать о своих чувствах.

Соловьев, насвистывая, устроил у костра лежанку из сосновых веток, удобно устроился на ней и посоветовал Бадейкину сделать то же самое. Но Никита не расслышал его слов. Он сидел у костра, обхватив руками колени, прислушивался к ночным звукам леса и озера, мечтательно смотрел на костер голубыми глазами и улыбался. Скоро и Никиту одолела дремота. Голова его упала на грудь, в белокурых волосах резвились красноватые отблески потухающего костра.

II

Утро занималось безветренное, прохладное. Над озером ползли белесые лоскуты тумана. Дед Матвей проснулся первым, вылез из шалаша, зевнул. Потом потер поясницу и вперевалку побрел к лодкам.

Увидев, что в лодке Соловьева за ночь накопилось порядочно воды, он про себя выругался и потянулся за жестяной банкой, чтобы ею вычерпать воду. Но в последнюю минуту дед раздумал вычерпывать воду и бросил банку на днище лодки. Банка загремела и разбудила Бадейкина. Он непонимающим взглядом обвел берег и, наконец, вспомнил, где находится. Вспомнил все по порядку: как он засиделся в библиотеке и поздно поехал на озеро, как сказочно-красиво оно было ночью.

Никита вскочил, пробежался для разминки от костра до опушки леса и обратно.

— Не пора ли, дедушка Матвей? — спросил Никита.

Тот промолчал. Теперь Никита заметил, что не спит и Соловьев. Подложив под голову руки, Николай Иванович смотрел на Никиту. Бадейкин улыбнулся:

— Вставайте, Николай Иванович!

— Пора, пора, — согласился Соловьев и поднялся с лежанки. Он придирчиво оглядел небо, но никаких признаков обещанного дождя не приметил.

— Подвели вас, дед, приметы. Хорошее утро! — усмехнулся Соловьев.

— Приметы верные, — не сдавался дед Матвей и поднял кверху голову, словно внюхиваясь в ядреный воздух. — А за лодкой смотреть надо, милый человек. Рассохлась лодка-то и не смолена.

— Дедушка Матвей, а ты возьми нас с собой, веселее будет, — попросил Никита.

Старик критически осмотрел Никиту и сплюнул:

— С тобой только и рыбачить. Спокойно минуты не просидишь, как сорока на колу вертишься. А рыба, она спокой любит.

Сборы были недолги. Когда пришло время плыть, старик смилостивился и разрешил Соловьеву сесть в свою лодку.

Никита постоял в раздумье. Ехать с дедом, значит, и в самом деле придется сидеть истуканом. Но ехать хотелось: никто лучше деда Матвея не знал рыбных --">