Александр Яковлевич Яшин - Охота на мертвого глухаря

лучше желать меньше, иначе не добьешься ничего. Не зарываться, не хвастать, не обещать ни себе, ни другим больше, чем способен сделать, — вот что давно пора усвоить.

«Черт бы меня побрал! — с отчаяньем думал о своей судьбе Борис Зиновьевич. — Ну что я за человек такой? Разве мало учен, мало бит? Разве не знаю своих слабостей, нет — пороков? Не скромен я! Кичлив! Вечно переоцениваю свои возможности. А скромность — это серьезность. Не серьезен я. Ну что я такое, наконец?!»

Токование глухарей возобновилось через пять чудовищно долгих минут. Борис Зиновьевич сразу встрепенулся, как хищная птица, — не все еще потеряно, не все еще пропало! — и, пригнувшись к коленям, почти лег на ружье, словно хотел сжаться в комок, исчезнуть совсем. Он стал слушать, чтобы решить, который токовик ближе, которого убить первым. Нет, счастье ему не изменит. Все будет так, как он предполагал. Все еще впереди.

И он убил глухаря. Убил.

Но глухарь не упал.

И не улетел.

Он только ударил раза два крыльями, повозился немного на суку, переступил и, кажется, поплотнее прижался к стволу.

Стрелял Борис Зиновьевич с близкого расстояния, но сосна, на которой сидел петух, была необычайно высока. Гладкая, прямая, с красноватой корой, она вздымалась в небо, словно кирпичная труба, и лишь там, вверху, разветвлялась свободно и широко. Глухарь сидел в ее кроне, словно в зеленом дыму.

После второго выстрела он завозился еще больше, но опять и не улетел, и не упал.

У Бориса Зиновьевича задрожали руки и ноги: «Неужели ружье не берет? Дробь мелка?» Он торопливо перезарядил оба ствола, прицелился и выстрелил из обоих стволов сразу, подряд.

Сосна, кажется, вздрогнула. Глухарь не пошевелился.

«Начало есть!» — сказал про себя Борис, Зиновьевич.

Он торжествовал. Как достать убитую птицу? Да разве это важно! Достать, и все!

Залезть надо, как он в детстве лазил не раз.

Правда, сосна без сучьев, на такую трубу не скоро заберешься. Но все это мелочи, все не важно.

Борис Зиновьевич подошел к дереву, постучал по стволу сначала кулаком, потом пяткой, вскинул глаза к вершине сосны и рассмеялся. На ней не дрогнула ни одна хвоинка. Только теперь он понял, что глухарь у него еще не в руках, а где-то в небе и придется поработать всерьез, чтобы завладеть им. Он поставил ружье в сторонке, достал топор из-за пояса и ударил обухом по сосне. Дерево отозвалось на удар неохотно, глухо. Оно было крепкое, толстое, очень толстое. Такое и за полчаса не срубишь. На час работы, не меньше. Ох, и нелегко это будет. Да еще после бессонной ночи. А нельзя ли придумать что-нибудь другое?

Борис Зиновьевич осмотрелся. В нескольких метрах от сосны стояли другие, почти такие же высокие сосенки, тоже голенастые, но помоложе и гораздо тоньше этой. Если одну сосенку свалить, то вершина ее как раз хлестнет по застрявшему глухарю. Это, пожалуй, будет хорошо. Лучше, пожалуй, ничего не придумаешь. А топор-то тяжелый, черт! Пожалуй, тяжелее ружья…

Борис Зиновьевич обстоятельно рассчитал расстояние, выбрал сосну, которую легче всего было свалить, потоптался вокруг нее, приминая мелкую поросль и мох, приготовился к работе.

Помешал ему выстрел дружка — какой-то уверенный, басовитый, конечно, без промашки. Такие выстрелы понапрасну не раздаются. «Еще один выстрел, — сказал про себя Борис Зиновьевич. — Еще один баран сбит!»

Сказал и понял, что он зазря теряет время охоты. Достать свою птицу никогда не поздно, за ней хоть завтра приходи — не испортится. Надо бежать за другой, ток продолжается. Другие глухари его ждут. Он сделал топором надрубы на нескольких деревьях, приметил их, подсек три-четыре елочки вокруг, еще раз всмотрелся в крону своей сосны — «Сидит ли там? Сидит!»— оставил топор в корнях и ринулся на выстрел товарища.

Светало.

Больше ни к одному глухарю Борису Зиновьевичу подобраться не удалось. Товарища своего он тоже не разыскал. Прошло часа два, когда он, еле волоча ноги, вернулся на старое место. Уже потеплело, и проталины на небе раздались и поголубели. Их стало много. Иногда на эти небесные лужайки пробивалось солнце. На вершине сосны отчетливо виднелся большой черный глухарь. Конечно же он был мертвый!

На лезвии топора уже появилась ржавчина, топорище было мокрое и холодное.

Борис Зиновьевич заметил, что на стволе сосны с четырех сторон сделаны надрезы желобками, что-то вроде оперенья четырех стрел. Значит, и здесь собирали живицу. В первый раз --">