Юрий Федорович Перов - Обида

усталая, хоть и выпивши. Ясно, хлопотала по столу. Рассказывать ничего не стала, а долго сидела на кухне и смотрела в окно. Вздыхала, но не плакала. Василии Петрович приставать к ней с расспросами не стал…

2

Через год после тех похорон оказался Василий Петрович снова на Новодевичьем кладбище.

День стоял осенний, солнечный и свежий, через кладбищенскую кирпичную стену планировали кленовые листья и мягко шуршали по тротуару. Времени у Василия Петровича было хоть отбавляй, и он как-то незаметно для себя завернул в кладбищенские ворота. Первым делом отыскал то место, где был похоронен Николай. Тогда, во время похорон, оно было голо: вынутая из могилы земля, битый, сопревший кирпич и цветастая, неживая путаница венков. Теперь всё было прибрано. На Николаевой могиле стоял памятник: на чёрном круглом, отполированном до блеска цоколе белый мраморный бюст. Неожиданно это было для Василия Петровича. Очень неожиданно… Он подошёл поближе и внимательно прочитал: «Дорогому мужу и отцу», а чуть пониже строгими цифрами — дата рождения и кончины. И Николай — как живой, даже очки изображены. Строгий, умный, и, пожалуй, красивее, чем был в жизни.

Смотрит высоко, не в самое небо, а высоко. Должно быть, тот, кто делал этот бюст, имел в виду профессию авиационную. Красивый памятник… Под самым цоколем на красной плите лежали белые цветы. Свежие, только что сорванные. Видать, Соня не забывает, приходит. Вокруг могилы подметено, ни листочка. Скамеечка без пыли. Приятно посмотреть. Так оно и должно быть. Зина говорила, что жили они дружно. Уважали друг друга.

Долго стоял в раздумье Василий Петрович у могилы. Стоял, думал, и мысли были смутные, неконкретные, но почему-то под горло подступал комок и не хотелось уходить из этого тихого уголка. Похорон в этот день не было, на соседних могилах хлопотали какие-то женщины, никто не мешал, и он стоял себе молча и смотрел на мраморное лицо Николая.

На другой день была суббота, и он, ничего не сказав жене, как-то неловко было об этом говорить, снова пошёл на кладбище. На метро шесть остановок без пересадки — очень удобно, а там пешком — пока папироску выкуришь, уже и дошёл.

Народу на этот раз было побольше. Тётки около ворот продавали разные цветы. Василий Петрович купил белых — и прямо к Николаю. Со вчерашнего дня ничего не изменилось, только цветочки подзавяли и листья налетели. Василий Петрович руками подобрал листочки, а свои цветы положил рядышком.

Вчера он ходил по кладбищу без всякой системы и цели, а сегодня ему захотелось всё рассмотреть как следует, по порядку. На указатели он, конечно, смотреть не стал, а пошёл как хотелось. И если в прошлый раз он ходил и ничего такого не думал и поэтому его отношение к памятникам и надгробиям было неопределённым, то сегодня он как-то незаметно стал вдруг примеривать как бы для себя все эти памятники. Словно бродил не по кладбищу, а по огромному магазину и ему нужно обязательно что-то выбрать.

Будучи человеком простодушным, он поначалу немножко стеснялся и украдкой посматривал по сторонам: ему казалось, что все видят, как он примеривается. Но постепенно он увлёкся, чувство неловкости прошло, и он стал внимательно осматривать каждый памятник со всех сторон. Рассматривал придирчиво, рассудительно. Прикидывал, что не по чину, а следовательно, глупо и заносчиво, что не по деньгам, а следовательно, просто невозможно и думать об этом нечего. Его радовали могилы людей, знакомых ему по кино или телевизору, а то и просто понаслышке. К ним он был особенно строг — задерживался у этих могил подолгу. Он стоял, шевелил губами, иной раз даже приседал, чтобы получше всё разглядеть, и размышлял: стоит ли та-кой артист или этот вот профессор такого памятника.

Могилы с неизвестными Василию Петровичу фамилиями вызывали у него тихое, порой до слезы, умиление. Он понимал, что не завод поставил такой богатый и красивый памятник, а родные и близкие постарались. Наверное, в последнем себе отказывали, а вон какую память отгрохали.

По сколько ни ходил он по кладбищу, ничего для себя подходящего так и не выбрал. Ему, как на грех, нравились — до зависти, до щемления в груди — большие и роскошные памятники, вроде памятника Дурову, известному клоуну и дрессировщику животных.

Когда пришло время уходить, Василием Петровичем вдруг овладела грусть. Не та лёгкая грусть, переполняющая всякого человека на кладбище, и даже не грусть, а скорее --">