Василий Семенович Гроссман - Степан Кольчугин. Книга первая

— Баста, больше этому не бывать!

И дед, торопясь, выкладывает свою жалобу на жизнь:

— Вот и Марфу мою довели, ей-богу, довели… Думаешь, она виновата? Сам небось помнишь, какую работу сполняла, — говорил он. — Теперь что? Инструмент продала, ходит по базару, берется за последнее дело. — Он оглянулся на окно и сказал: — Прошлым летом чего сделала: монету фальшивую, чтобы в орлянку играть! Ей-богу, три рубля взяла. Вот хоть Степана спроси, он еще эту монету домой приносил. Потом в печке ее плавил. Что ж это, скажи пожалуйста, разве это порядок?

Он выпил еще стаканчик Сладкого вина, сокрушенно сказал:

— Эх, и винцо! Пришлось-таки попробовать: мадера! Сколько я зеленого горького вина за свою жизнь выпил, а перед смертью стаканчик сладенького только и попробовал. Мне уж надеи нет… Это наша Марфа правильно сказала: на что наша надея? Поздно ты надумал приехать, дорогой человек.

— Что ж, — сказал Звонков, — не моя в том вина, я не по своей воле в Сибирь ездил.

Платон поглядел на него грустными старыми глазами и робко сказал:

— Мне бы помоложе стать годков на двенадцать, а?

Звонков растерянно усмехнулся.

— Что ты, дедушка, плетешь такое. Разве это зависимо от людей?

Платон, не слушая его, скорбно качал головой и бормотал неразборчивые слова.

— Ладно, дедушка, чего уж, — - сказала Ольга. — А как там в Сибири, Алексей Петрович? Темно, холодно, страшная жизнь?

— Как где, — сказал Звонков. — Есть места, где хорошо, рудники есть; конечно, против наших они ничего не стоят, но все ж таки шахтенки попадаются подходящие. А есть места страшные; не то что рудников, никакой жизни нет — тундра. Летом погибель от гнуса; зимой, как огнем, мороз жжет. Ну, и народ там крепкий. — Он усмехнулся. К примеру, я не очень разговорчив, а против меня тамошние люди совсем уж сердиты. Это от местной природы у них. Вот где природа мягкая, там и люди помягче и повеселей, — скажем, в Одессе — очень веселый и живой народ.

— Шесть лет! — сказала Ольга и покачала головой. — Пострадали вы за простой народ. — Она с живостью продолжала: — Я ведь в то время думала: все языком, языком, а как страдать, так опять рабочему человеку; а вот вижу — неправильно я считала.

Звонков отвечал ей:

— Да тут не разберешь. Вот я — кто такой? Революционер или рабочий? И тот и другой, одного от другого не отличишь, всякий рабочий есть революционер. — Он вдруг повернулся к Степану и громко спросил: — Верно, Степан?

— Да, верно, — ответил Степан, и мать с внезапной тревогой посмотрела на его возбужденное лицо.

Точно закрывая сына от Звонкова, она быстро стала рассказывать, как Степан успел в занятиях, как химик обещал его вывести в люди.

— Он и на бухгалтера, на чего хотите его сможет выучить, — говорила она.

Уже стемнело, когда Звонков собрался уходить. Степан вышел вместе с ним.

— Пойдем погуляем? — предложил Звонков.

Некоторое время они шли молча. Ночь была теплая, облачная, ветер дул на завод и относил шум в сторону города, только изредка раздавались пронзительные гудки паровозов. Ветер раскачивал электрические фонари над железнодорожным переездом, и по земле бесшумно прыгали светлые круги, вспыхивали и погасали блики света на рельсах. Пройдя через переезд, мимо здания рудничной больницы, Звонков свернул на дорогу, ведущую к шахтерскому поселку.

— Домой? — спросил Степан, по Звонков ничего не ответил.

Они миновали рудничную Церковь и подошли к разрушенному после взрыва копру шахты 4/5. Копер стоял мрачный, темный; огромное неподвижное колесо едва выделялось на темном облачном небе; отвалы породы, как холмы над братской могилой, высоко поднимались над окружающими постройками. Звонков посмотрел на черный копер, потом на освещенные окна поселка и сказал:

— Вдовий поселок.

— Тут много людей пропало, — сказал Степан, — и многие в шахте остались, так и не нашли их.

— Затопило шахту? — спросил Звонков.

— Говорили — вся в воде, до половины ствола вода поднялась.

— Здесь порода — песчаник, — задумчиво сказал Звонков, — когда-то я здесь работал по палению шпуров. Если воду откачать, раскреплять не придется.

Потом они снова долго стояли. Звонков молчал, и Степан, боясь заговорить первым, не начинал разговора.

— Не встанут эти люди, — вдруг сказал Звонков, — никогда уже не встанут. А из-за чего они полегли?..

— Вентиляция пшиковая, — сказал Степан, — вся шахта в --">