Юрий Маркович Нагибин - Перекур

прежнем, военных лет, месте, спиной к свету, и был точь-в-точь тот самый терпеливый старший лейтенант. Мальчик сидел на другой лавке, под углом к первой, в ватничке и сапожках, и был разительно похож на отца, Марусиного ничего в нем не проглядывало. «А он не пошел бы с нами!» — мелькнуло у Климова.

— Вот, погуляли… — сказал он с насильственной улыбкой.

Никто не отозвался.

Он рассчитывал, что Маруся сгладит неловкость, но она не обмолвилась ни словом. Федор сумрачно глядел в какую-то свою даль, а мальчик — в перекрест отцова взгляда.

— Ну я поехал, — сказал Климов прямо и грубо, он уже проиграл свою игру, а эти двое, похоже, ждали от него каких-то новых ходов. — Как раз к поезду успею.

И тут Федор сразу поднялся, нахлобучил кепку, подхватил его чемоданчик и вышел, чтобы не мешать прощанию. И мальчик поднялся, только не спеша, зачерпнул ковшом воды из кадки, глотнул, полив себе на подбородок, и тоже вышел из дому. Но прощания не получилось. Маруся недвижно стояла в дверном проеме между кухней и чистой комнатой и шагу не сделала ему навстречу.

— Вот когда мы навсегда прощаемся, — сказал Климов, страдая и все же не находя живых слов. — Теперь все…

— Кто его знает! — вздохнула она равнодушно.

— Ну, до свидания! А вернее — прощай! Жалко, что так получилось.

Она не ответила, только слегка наклонила голову. Большая, красивая, с медным лицом и светлыми волосами женщина, на какие-то мгновения слившаяся с девочкой Марусей, стала от него дальше, чем во все эти годы, когда он не знал даже, жива ли она. Он понял, что и в самом деле это конец, никакие слова не нужны, ему не прикрыть отступления, не сделать его достойным и значительным. Жемчужное снова не получилось. Но быть может, «из тяжести недоброй и я когда-нибудь прекрасное создам»?.. Вот и утешайся, а сейчас катись вон!..

И он выкатился, держа в горле комок слез, и мимо Федора устремился на улицу. Следовало попрощаться с мальчиком, передать поклоны старым «девчатам». Да кому это нужно?.. Все надо начинать сначала. Но хоть что-то было? Что-то подлинное? Он опять ничего не дал Марусе, даже короткого забвения, а она дала ему слезы, стоявшие в горле. Это немало. Слезы и жизнь нерасторжимы. Он ушел от нее тогда «хорошим лейтенантом», что, если… Опять ищешь выгоды!

А за околицей была звонкая, кованая осень, в перепаде дня крепко похолодало, все лужи пошли ледяными стрелками, синицы и воробьи нахохлились, храня тепло маленьких сердец, закожанела сохранившаяся окрай дороги трава. У Федора каблуки были подкованы железом, они звонко цокали о землю, в которой вся влага стала ледком. Климов остановился.

— Не надо меня провожать. — И протянул руку за чемоданчиком.

— Идите, идите, — невозмутимо сказал Федор, напирая на него плечом.

Климов усмехнулся и пошел вперед. «Прощай, чудесный край, невозвратимый…» — в который уж раз вспомнилась пластинка Печковского. Комок рвался прочь из горла, но за спиной звучало упрямое, жесткое цоканье, и он не мог позволить себе единственной разрядки. Да чего Федор топает за ним, словно конвойный за арестантом?.. Его охватило бешенство. Федька и прежде был упрямой скотиной, привык брать на измор. Он повернулся к Федору:

— Может, ты домой пойдешь? Ей-богу, лишнее это.

— Лишнее, говорите?.. — хрипло переспросил Федор и стал громко, грубо отхаркиваться. Прочистив горло, добавил: — Такого дорогого гостя проводить совсем не лишнее.

«Да он издевается, что ли?» — вспыхнуло испуганно. Не то чтобы Климов физически боялся Федора, но не хотелось ему добавочного груза чужой душевной жизни, хватало и собственной мути.

— Может, ты все-таки домой вернешься? — повторил он спокойно и холодно.

— Давай, давай, так вернее, — проговорил Федор, по-прежнему нажимая плечом.

Лишь мгновенно вспыхнувшая догадка, что Федор не даст сдачи, помешала Климову нанести удар. Он разжал кулак. Федор был сейчас, пожалуй, потяжелее, да и покрепче его, но именно поэтому и не ввяжется в драку. Маруся не простит ему, если он хоть пальцем тронет Климова. Да и за что бить Федьку? За то, что он охраняет свое счастье? Он хочет убедиться, что Климов действительно уедет в Москву, а не повернет назад иди не отправится в Неболчи, чтобы продолжать оттуда свои домогательства. Климову стало как-то жалко этого серьезного, терпеливого, тихого человека, который всем жизненным напастям противопоставляет лишь свою непоколебимую верность. Не такое уж это могучее --">