Александр Петрович Казанцев , Никита Казанцев - За железный занавес

доносился могучий и в то же время мягкий, чарующий бас Поля Робсона.

Он пел «Полюшко-поле» без акцента по-русски, но с особым робсоновским выражением, и слова обретали зрительный образ широкого простора и вереницы всадников со знаменем впереди.

Джим, как просил называть себя мистер Бронкс, заторопил меня:

— Пойдемте, Алек, к фонтанам. Оттуда лучше будет видно фейерверк по случаю отправки «бомбы времени», открытия выставки и близкого конца работы бедолаги Джима Бронкса…

Подсвеченные фонтаны были по обе стороны длинного водоема. От бьющих вверх струй раздавалась прекрасная классическая музыка.

Будто орудийный залп на миг заглушил ее. Вверх взвивались огнехвостые кометы и рассыпались в небе причудливыми фигурами огней, рисующих на черном фоне то разлетающиеся созвездия, то вращающиеся колеса, то спирали приблизившихся галактик. Каждый взлет отражался на нашей звезде в руке рабочего. Она словно вспыхивала мягким сиянием над павильоном завтрашнего дня.

Выставка заработала, наш павильон закончен, и моя работа подошла к концу, пора возвращаться.

Мы вместе с главным художником выставки, за которого пока оставался мой Вин Виныч, стояли на палубе французского теплохода «Иль де Франс», который доставит нас в Шербург, оттуда скоростным поездом в Париж, где получили разрешение пробыть две недели отпуска.

Дебаркадер был переполнен провожающими лайнер людьми, и среди обращенных к нам лиц рядом с милыми нашими девушками, свободными от стендов, я увидел печальное лицо моего постоянного спутника Джима Бронкса. Он махал, конечно, мне рукой. Кто знает, увидимся ли мы с ним когда-нибудь?

— Прошай, Джим! Прощай, Америка!

--">