Вера Федоровна Панова - Времена года

берега». Разве что были взяты другая среда и другие герои.

Весной 1951 г. А. К. Тарасенков, перешедший работать в журнал «Новый мир», уже запрашивал Панову о ее новом романе: «Давно что-то мы с Вами не видались. Как Ваш роман? Я помню, что он был уже давно и твердо обещан мне для „Нового мира“, и с нетерпением жду того дня, когда можно будет начать читать, а затем подписывать — „В набор!!!“ Напишите хоть коротенько» (Письмо от 11 апр. 1951 г. // ЦГАЛИ. Ф. 2223, оп. 3, ед. хр. 378). К этому письму, посланному из редакции «Нового мира», была присоединена выразительная приписка главного редактора журнала А. Т. Твардовского: «Дорогая Вера Федоровна, я подоспел к письму А. К. и также прошу: вонмите, не забудьте о „Новом мире“, когда рукопись Ваша придет с машинки. Большой привет и низкий поклон» (там же).

Обещанный для «Нового мира» роман далеко еще не был автором завершен. Чем глубже входила писательница в содержание жизни своих героев, тем дальше отходила она от праздничной новогодней тональности первых сцен и тем острее ощущала потребность радикально переработать все написанное чуть не с самого начала. О первых серьезных затруднениях с новым романом Панова откровенно написала в одной из своих статей 1952 г., когда конца работы еще не было видно.

«Вот сейчас пишу роман („Времена года“), и все повторяется снова. Я давно задумала и облюбовала этот роман, и мне казалось, что здание уже построено целиком, остается занести его на бумагу. Но людям, которых я поселила в этом здании, оно не понравилось. Они немедленно взялись перестраивать его: пристроили четвертую часть, безжалостно сбили затейливые лепные украшения, над которыми я столько трудилась, и перетасовывали все главы, как колоду карт. Герои, предназначенные автором для второго и третьего плана, потребовали, чтобы их переселили в самые лучшие квартиры и уделили им преимущественное внимание; и, напротив, те, кто в замысле моем ходил в первых героях, добровольно удалились на более скромные места. И мой ритм разрушен, и вместо заботливо выписанных мною диалогов вольно звучат их речи. Ничего не поделаешь, приходится смиренно переписывать страницу за страницей, если не чувствуешь в себе силы прикрикнуть хорошенько на героев и подчинить их своей авторской власти» (ЗЛ. С. 45–46).

Крупная перестройка романа была связана прежде всего с расширением линии Степана Борташевича и судьбою его семьи. История морального перерождения ответственного городского работника-коммуниста, выдвиженца из рабочей среды, вставшего на путь хищений и обмана государства, заканчивалась по сюжету романа закономерным крахом, самоубийством главы семейства и запоздалым прозрением его детей. Панова перевела эту историю из второстепенной в одну из главных линий романа, сопоставив по закону художественного контраста судьбы Куприяновых и Борташевичей в старшем и младшем поколениях.

В светлый и радостный мир жизни города Энска, который рисовался автору на первом этапе работы, писательница ввела важный новый мотив разоблачение потаенных и маскирующихся сил социального зла, разраставшегося на протяжении нескольких десятилетий и способного к затяжной и упорной борьбе за свои корыстные интересы. «И я с тяжкими усилиями описывала события, происходившие в прошлом, — подтверждает Панова, — а особенной крови стоил мне Степан Борташевич, отец Кати и Сережи, так как этот тип человека мне бесконечно чужд всю жизнь. Впрочем, думаю, мне удалось сложить его опять-таки из мелкомозаичных частиц, таких, как его „забуренье“ по мере достижения высоких должностей, из его служебной „Победы“ с брезентовым верхом (такая машина была тогда у Ленинградского отделения Союза писателей), из отбойного писка телефонной трубки и, наконец, трагического выстрела за дверью его кабинета и кровавой лужи на ковре» («О моей жизни…», «Очень трудная работа»).

Описывая судьбу Борташевича, систему его маскировки и подробности его уголовного дела, Панова опиралась на вполне конкретные факты и материалы. Один из работников ленинградской милиции послужил в романе прототипом майора Войнаровского.

В процессе работы над «Временами года» Панова ощущала возраставшее сопротивление материала, который с трудом давался ей в руки. 29 марта 1952 г. она признавалась в письме к А. К. Тарасенкову: «Задачу взвалила на себя явно непосильную, не знаю — справлюсь ли, сама не понимаю — что же из этого всего получается. <…> Какие-то вещи, о --">