Николай Алексеевич Павлов - Алёша Карпов

низко поклонившись, чего же тут мудрить… А…а…Анкудин А…ман…манкинович.

— Тьфу. Одна другой дурней, и говорить с вами тошно, — еще больше рассердился эскулап и, махнув рукой, шагнул к Алеше. — Ну, где тут больной? Покажите…

Алеша застонал.

— Чего орешь? — закричал фельдшер. — Покажи-ка язык.

— Батюшка, у него нога болит, вот глянь сюда, — попросила бабушка.

— Без тебя знаю, что нога. Но все равно, главное — язык, — Белькейкин сердито покосился на ногу, — так, так. Неизвестный абсцесс, гм… отнять вот здесь, — чиркнув пальцем ниже колена, неожиданно для себя и для присутствующих заключил он.

— Да что ты, батюшка, такое говоришь, как же ребенок без ноги-то?! Господи! — взмолилась бабушка.

— А вот так и будет, — угрожающе прикрикнул Белькейкин, — иначе совсем плохо, крышка, понимаешь?

К Алеше вплотную пододвинулась мать, ее испуг прошел, глаза загорелись решимостью:

— Не дам!

— Это как же «не дам»?.. А если медицина считает…

— А так и не дам. Мой он! — резко ответила Марья.

— Да как ты смеешь мне перечить?! — закричал Белькейкин так громко, что жилы, словно веревки, проступили на его длинной и тонкой шее. — Сейчас напишу сопроводительную, и повезешь немедленно мальчишку в больницу; ногу нужно резать. Понимаешь? Резать!..

При слове «резать» мать вся затряслась и полными страха и ненависти глазами впилась в широкий лоб фельдшера. Несколько минут назад она смотрела на этого человека, как на спасителя, а сейчас готова была вцепиться ему в горло.

— Не дам, сказала — не дам! И все… А до вашей бумажки мне дела нет! Хоть сто пишите, а к ребенку никого не подпущу, — и она с решительным видом встала между Алешей и фельдшером.

Такого отпора Анкудин Анкудинович, очевидно, не ожидал. Это привело его в замешательство. Он растерянно посмотрел сначала на пол, потом на потолок и строго произнес:

— Эх, мужичье неотесанное. Что с вами и говорить? — И, не попрощавшись, решительно направился к двери.

— Слава те, господи, ушел антихрист! Царица небесная, матерь божья, заступись за младенца! — горячо молилась бабушка, стоя перед иконами на коленях.

Марья глубоко вздохнула, как будто она сбросила с плеч тяжелую ношу. Сама удивлялась своей смелости. Такое с ней случилось первый раз в жизни. Пойти наперекор такому человеку, которого побаивалась вся волость, мог не каждый, а она пошла, не испугалась. Довольная своим поступком, Марья подошла к постели и, поправляя подушку, сказала:

— Спи, Алеша. Больше я его на пять сажен к тебе не подпущу. Ишь, идол, что надумал. Пусть лучше кривой нос себе отрежет.

Но Алеше было так худо, что, казалось, он и не слышал материнских слов.

Прошло еще несколько дней, и на верхней части ступни появилось большое белое пятно.

Осмотрев нарыв, бабушка облегченно вздохнула. Она напарила льняного семени и привязала его к больной ноге.

После многих бессонных ночей Алеша впервые спал спокойно, а когда проснулся, долго не мог понять, что же случилось? Боли в ноге почти не было, по всему телу разливалась приятная теплынь.

Не веря, что в ноге уже нет нестерпимой сверлящей боли, Алеша тихонько переложил се на другое место. Больно, однако совсем не так, как прежде.

Пришло время — и Алеша поднялся с постели, в первый раз ступил на пальцы больной ноги и несмело шагнул к лавке. На лице бабушки мелькнула улыбка. Он подошел к старушке, уткнулся лицом в ее сарафан и заплакал. Заплакала от радости и бабушка. Теперь Алеше не будут резать ногу; он станет здоровым и будет таким же работником, как другие.

Однако радость оказалась преждевременной. Нога продолжала болеть, появившаяся на верхней части ступни большая рана не заживала.

Исцелить Алешу взялась Шувалиха. Осмотрев ногу, она долго гримасничала, произносила непонятные слова, упоминала какой-то Буян-остров, потом напускалась то с угрозами, то с уговорами на домового и наконец многозначительно произнесла:

— Сразу видно, матушка Елена, отчего болезнь-то. С сглазу! Да, да с сглазу…

Шувалиха сделала непроницаемое лицо и, склонив голову набок, торжествующе посмотрела на присутствующих.

— Да что ты, Нефедовна? — испугалась Елена. — Кто же это мог его сглазить-то?

— Известно кто, чтоб ему, окаянному, сквозь землю провалиться, — затараторила Шувалиха. — Да ладно, мы ведь тоже не лыком шиты, перехитрим его. Вот наговорю я, матушка, на угольке водичку, и кончено; помоешь ею --">