Василий Семенович Гроссман - На еврейские темы (Избранное в двух томах. Книга 1)

ведь ему, дайте его сюда.

Человечек верещал, мотая головой. Вавилова, скосив глаза, боясь шевельнуться, следила за ним.

— Ешь, ешь, сынок, — сказала она и начала плакать. — Сынок, сынок, — бормотала она, и слезы одна за другой набегали на глаза и прозрачными каплями текли по щекам, расплываясь по подушке.

Она вспомнила того, молчаливого, и ей стало жаль их обоих острой материнской болью. Впервые она плакала о том, убитом в бою под Коростенем: он никогда не увидит своего сына.

«А этот, маленький, беспомощный, родился без отца», — и она прикрыла его одеялом, чтобы он не смерз.

А может быть, она плакала совсем по другой причине. По крайней мере, Розалия Самойловна, закурив папироску и выпуская дым в форточку, говорила:

— Пусть, пусть плачет. Это успокаивает нервы лучше брома. Они у меня после родов всегда плачут.

На третий день после родов Вавилова встала с постели. Она чувствовала, как быстро возвращаются к ней силы, она много ходила, помогала Бэйле по хозяйству. Когда дома никого не было, она тихонько напевала человечку песни, человечка звали Алеша, Алешенька, Алеша.

— Ты бы посмотрел, — говорила Бэйла мужу, — эта кацапка с ума сошла. Три раза она уже бегала с ним к доктору. В доме нельзя дверь открыть: то оно простудится, то его разбудят, то у него жар. Как хорошая еврейская мать, одним словом.

— Что ты думаешь, — отвечал Магазаник, — если женщина одевает кожаные штаны, она от этого становится мужчиной? — И он пожимал плечами и закрывал глаза.

Через неделю к Вавиловой приехали Козырев и начальник штаба. От них пахло кожей, табаком, лошадиным потом. Алешка спал в люльке, закрытый от мух куском марли. Оглушительно скрипя, точно два новых сапога, они подошли к люльке и смотрели на худенькое личико спящего. Лицо подергивалось во сне, это были просто движения кожи, но из-за этих движений лицо принимало различные выражения — то печали, то гнева, то улыбки.

Военные переглянулись.

— Да, — сказал Козырев.

— Да, действительно, — сказал начальник штаба.

И они сели на стулья и начали рассказывать. Поляки перешли в наступление. Наши части отходят. Это, конечно, временно. Четырнадцатая армия стягивается под Жмеринкой. Идут дивизии с Урала. Украина будет нашей. Надо думать, через месяц наступит перелом. Но пока поляк прет густо.

Козырев выругался.

— Тише, — сказала Вавилова, — не ори, разбудишь.

— Да, у нас мордочка в крови, — промолвил начальник штаба и рассмеялся.

— А ты все со своей прибауткой, — сказала Вавилова и страдающе добавила: — Да ты бы не курил, дуешь, как паровоз.

Военным вдруг стало скучно. Козырев зевнул. Начальник штаба посмотрел на часы и сказал:

— На Лысую Гору бы не опоздать.

«Часики-то золотые», — с раздражением подумала Вавилова.

— Ну, давай прощаться, Клавдия, — произнес Козырев и встал. — Я велел тебе муки мешок, сахару да сала доставить, сегодня на двуколке привезут.

Они вышли на улицу. Вокруг лошадей стояли маленькие Магазаники. Козырев кряхтя полез в седло. Начальник штаба щелкнул языком и с лету вскочил на лошадь.

Доехав до угла, они неожиданно, точно условившись, натянули поводья и остановились.

— Да, — сказал Козырев.

— Да, действительно, — ответил начальник штаба.

Они рассмеялись, ударили по лошадям и поскакали на Лысую Гору.

Вечером приехала двуколка. Перетащив в дом мешки с продуктами, Магазаник зашел в комнату Вавиловой и таинственным шепотом произнес:

— Как вам понравится новость, товарищ Вавилова? Приехал к нам в мастерскую швагер посадчика Цессарского.

Он оглянулся и, точно извиняясь перед Вавиловой, удивленно сказал:

— В Чуднове поляки, а Чуднов — сорок верст отсюда.

Пришла Бэйла. Она немного послушала и решительно сказала:

— О чем говорить. Поляки завтра придут сюда. Так я хочу вам сказать. Поляки, не поляки, а австрияки, галичане, но вы можете остаться у нас. Кушать вам, слава богу, привезли столько, что хватит на три месяца.

Вавилова молчала. Первый раз в жизни она не знала, что делать, как поступить.

— Бэйла, — промолвила она и умолкла.

— Я не боюсь, — сказала Бэйла. — Вы думаете, я боюсь? Дайте мне пять таких, я не испугаюсь. Но где вы видели мать, которая оставляет ребенка, когда ему полторы недели?

Всю ночь под окнами раздавалось ржание лошадей, стук колес, возбужденные сердитые голоса. От --">