Ефим Яковлевич Терешенков - Женя Журавина

Колесов.

Ответа не последовало. Даже эхо откликнулось как-то глухо и неохотно.

Стоял сентябрь — чудесный месяц в Приморском крае. Синее, легкое, глубокое небо одним своим краем опускалось в море, другим опиралось на дальние горные хребты. Воздух был чист и прозрачен, точно и вовсе его не было, и даже на самых отдаленных вершинах можно было разглядеть шагающие по склонам деревья. В лесу царил завороженный покой — царство древней сказки, только кое-где булькали сбегавшие с гор ручейки или робко давал о себе знать падающий листок. Но в полдень, когда солнце обрушивало на землю свой золотой ливень, навстречу ему поднималась знойная песня земли, и тогда казалось, что торжеству жизни не будет конца; вся поднебесная ширь заполнялась стрекотом, цирканьем, звоном и гудом, сверканием крылышек миллионов крошечных существ. Иногда к самому уху доносил свою озабоченную песенку комар; иногда, словно потерявший дорогу, над головой кружил запоздавший шмель. А в ту минуту, когда солнце клонилось на запад и косые лучи зажигали золотые и багряные листья кленов, ясеней, дикого винограда и пышный ковер папоротников, лес казался раззолоченным дворцом, царством еще не рассказанных легенд.

— Женя! Ау! — крикнул Колесов.

— Ау! — совсем близко отозвалась девушка.

Она стояла недалеко от дорожки, прислонившись к стволу огромной пихты, и смотрела вниз, в долину, где теперь роскошествовало солнце.

— Сережка, посмотри, какая тут красота! Никогда ничего подобного не видела! Говорят: тайга, тайга! А тут никакая не тайга, один праздник — и больше ничего! Я думала: тайга — значит сумрачно, за каждым деревом медведь. А тут одна красота! И сколько солнца!

— Ах, Женька, Женька — пустая головушка! Люди получают назначения, выбирают места, а она — в лес.

— А ты ответь: правду говорил Гребнев, что ты, если будет трудно, вернешься?

— Ну, а ты скажи: кто себе враг? Ты разве не вернешься, если будет плохо?

— Сережка, ну, кто ж нам сделает все хорошо, ежели не мы сами? Мне папа так и говорил: «Счастье на серебряном блюде не разносят!» А я домой поеду только тогда, когда здесь будет хорошо. А что мне мать говорила: «От меня уходишь — так тому и быть; от людей не уходи. Ближе к людям — ближе к правде». Понятно это тебе? Ты думаешь, если я тебя люблю, то... А мне просто тебя жалко. Без меня ты пропадешь. Тебя, как дошкольника, еще надо таскать к рукомойнику... Марш назад — не хочу тебя видеть!

— Женечка! Все сразу! Объяснение, ссора! Ну, посмотри в глаза! Разве не люблю?

— Марш! Не прикасайся!

Они посмотрели друг другу в глаза, и слова оказались лишними. Женя уткнулась лицом в грудь Сергея Колесова, он стал разглаживать ее беспокойные кудри.

— Ты погляди вокруг! — сказал он Жене. — Мы с тобой словно в храме или во дворце. Когда я шел сюда, я вспомнил поэму «Песнь о Гайавате», об индейцах Северной Америки. Вот послушай.

Когда они пришли к роно, Колесов уже был назначен в Крутояровскую, Гребнев и Крупенина — в Боровскую школу, Женя — в поселок Прибрежный и Соня Свиридова — в Новокиевскую.

— Товарищ Колесов, вам придется ехать сейчас же. Катер у пирса. У вас — тридцать часов в неделю...

— Что ж, я готов...

— Вот и прекрасно.

Через несколько минут процессия провожающих направилась к пристани. Колесов, как всегда, был многословен:

— Вот, друзья, жизнь и началась. «Вперед без страха и сомненья...» Я предлагаю: писать друг другу каждую неделю. Писать обо всем. Все будет интересно...

Женя шла позади всех. Когда стали прощаться, она отделилась от группы и подошла к воде. В воде отражалось небо, но как оно было далеко и пустынно и какой холодной казалась вода! Женя вдруг почувствовала свое полное одиночество, и первый раз после отъезда ей захотелось заплакать. Она пошла вдоль берега, в сторону от своих товарищей.

— Женька, ну иди, поцелуйтесь, — крикнули подружки.

Женя тряхнула кудрями, чуть запрокинула голову и, кусая губы, торопливо пошла в поселок. Ветер был встречный, поэтому волосы и полы легонького пальто относило назад, и вся она напоминала собою птицу, отбившуюся от стаи, которая летит не ведая куда, а ветер готов закружить ее по своему произволу, взметнуть кверху и бросить на землю...

Началась самостоятельная жизнь.

«Ластовка»

В тот же день вечером и на другой утром нашлась «оказия», и товарищи Жени уехали к месту --">