Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

чужому вниманию.

— Сами приехали или прислали, — пытался найти верный тон Маматай.

— А как же, по собственному желанию. И не один я, много нас приехало тогда, — с удовольствием пояснил Кукарев.

Разговор становился все непринужденнее. Маматаю искренне хотелось побольше разузнать об этом необычном человеке, он опять добродушно спросил:

— А вы по-киргизски говорите хорошо. Быстро научились?

Иван Васильевич весело рассмеялся, откидываясь на спинку стула. Смех у него оказался совсем не басовитым, а звонким, по-мальчишечьи открытым. Так смеются только сильные и добрые люди.

— Практика у меня большая, Маматай. После войны приехал в Узбекистан, когда пускали новый ткацкий комбинат. Впрочем, много раньше познакомился с этими краями… Ну, будем вместо работать, расскажу как-нибудь.

— Вот оно что…

Морщинистое лицо Кукарева сразу посветлело, морщинки распрямились, словно он вспомнил что-то хорошее, давнее, незабываемое. Ласково похлопав Маматая по плечу, он пригласил его в цех. И Маматай, забыв недавние страхи и растерянность, уверенно зашагал рядом с ним по цеху.

И вновь Маматай оглох от гула больших, похожих на русские печи, трепальных станков. Водопадом падали рыхлые, густые потоки ваты и туго наматывались на рулоны.

— Вот наша Сапаргюль! — восторженно закричал ему прямо в ухо Кукарев. — Когда пришла в цех, очень стеснялась: только и сказала, что пятеро детей у нее. Теперь же, ого! Депутат горсовета.

Сапаргюль, словно догадавшись, что говорят о ней, приветливо им кивнула и весело тыльной стороной ладони откинула прядь со лба. От всей ее статной фигуры веяло уверенной силой.

Кукарев же между тем подвел Маматая к толстому, косящему на оба глаза мастеру и, степенно познакомив их, коротко объяснив, что привел ему ученика, тут же ушел, на прощание крепко пожав руку новичку, мол, ничего, держись, все образуется. И у Маматая осталось радостное ощущение, что они с Кукаревым давным-давно знакомы, что они умеют понимать друг друга. И все это придавало ему смелости и твердости духа среди грохота и пыли его первого рабочего дня на комбинате.

II

Вот так пришлось Маматаю начинать свою рабочую биографию с самых азов. Он стоял у барабана громкого разрыхлителя, и ему хорошо было видно, как железная прожорливая пасть заглатывает огромные белые комья ваты. Работа незамысловатая будто, но успевай только повертываться, быстро и равномерно сдирать разных сортов вату с тюков, стоящих рядом, под, рукой, толстенных, похожих на снежную бабу, да успевать запихивать ее в ненасытное горло машины.

Его напарник Сарык, молоденький парнишка с маленьким и каким-то безвинным детским личиком под грозной, огненно-рыжей шевелюрой (вот уж пойди поищи у киргизов еще таких вот рыжих!), тоже совсем недавно стал учеником.

— Ну как? Нравится работа? — как-то поинтересовался Маматай.

Посмотрев куда-то мимо Маматая какими-то одинокими глазами, Сарык неохотно выдавил:

— Надоело.

Кепчонка с коротким, обрезанным по уличной моде козырьком сползла ему на левый висок. Они стояли в дальнем конце коридора: было ленивое время перекура.

— Что-то давит меня здесь, еле выдерживаю до конца смены, — Сарык дремотным движением руки отшвырнул окурок в сторону пепельницы.

— Но что же за причина? — Маматаю хотелось понять этого чуть-чуть франтоватого, с отрешенными глазами паренька.

— Хм, причина… — растерянно усмехнулся тот. — Целый день грохот и беготня, беготня и грохот. Куда ни глянь, куда ни приткнись — одно и то же! Не могу больше — голова гудит. Трудно.

Маматаю вдруг стало жаль понурого и беззащитного Сарыка.

— У тебя есть родители? — спросил Маматай, пристально вглядываясь в его обиженные глаза.

— Да, отец. Чабан. Если вернусь в колхоз, вот будет радости!

— Тогда что же держит тебя здесь?

— Стыдно. Провалился на экзаменах. Не получилось из меня студента, как же вернусь я опозоренным, а?

— Ничего, — веско произнес Маматай, желая как-нибудь ободрить своего напарника и в какой-то мере себя самого, — не сразу привыкаешь к новой жизни. Со мной в армии было такое же поначалу. Представь себе, даже во сне плакал, скучал по дому — просто невмочь было…

— Да-а, — протянул несколько облегченно Сарык. Он был благодарен за эту маленькую поддержку. — А вот Гульсун, дочь моего дяди, вместе со мной сюда поступила, так --">