Алексей Николаевич Толстой - Бывалый человек

смекнули, стали в носах разбираться. Одному оттягивали, — ничего не вышло. Уставится дамочка на такой нос и не доверяет. Мы солдата проваживаем, хлопочем: гляди, мол, какой мужчина — сутки может косой махать, веселый, и жрать, мол, не очень здоров, а если ты насчет чего другого сомневаешься — первый на деревне жеребец.

И хочется ей, и — нос вот дался. Потом, конечно, и со всячинкой стали брать. Так многие ребята вышли из батраков в хозяева, женились на вдовах, хорошо стали крестьянствовать. А дамочки эти забыли, как и порожняком-то ходят: не поспевают рожать. Французы много дивились.

— А ты как же пристроился?

— Попал я к ведьме. Мужественная женщина лет сорока; хозяина на войне убили. Одним салатом, проклятая, норовила кормить. Орет весь день, как погонщик. За день наломаешься, а вечером она напьется красного вина и в ботинках лезет к тебе в кровать. Плюнул, вернулся в лагерь, и по причине примерного поведения отпустили меня на поденную работу, где я захочу. Надумали поехать в Марсель. Там встретился я с Алексеем Костолобовым и с Иваном Рындиным; он тоже от бабы ушел: попрекала его русским происхождением. Стали мы грузить пароходы. Заработали в скором времени на этой погрузке четыре тысячи двести франков, но опять-таки через свою некультурность: спины здоровы. Иван Рындин и говорит: «Не век нам, ребята, ящики таскать, давайте подыщем работу почище». Гимнастерки мы побросали, справили чистую оде-жу, рубашки с галстуками, шляпы. На это хлопнули без малого тысячу. Но на улице нас уже не толкают, придешь в кафе — «Гарсон, вян-блан!» Подбегает половой: «Кескевуле?» Значит — чего желаете? И тащит белого вина. И мы стараемся между собой говорить по-французски, не иначе.

Под телегой фыркнули. Затем кто-то в темноте, видимо, щелкнул того по затылку. Рассказчик продолжал:

— Доехали мы по железной дороге до Тулузы. Пересели на узкоколейку, вылезли на одной станции и пошли пешком в уездный город, в глушь. Идем по шоссе в холодке, под деревьями. Кругом — поля, виноградники. Земля — как сад разделана. На хуторки заглядишься. Живут тихо, сытно, и народ в этих местах живет старый. Молодых совсем мало.

— Перебиты?

— Которые перебиты, а которые в города уходят. Деревенская работа им теперь не нравится: тяжела. Каждому хочется поскорее схватить, веселее пожить. Война, как ложкой, весь народ перемешала. Мы так и думали, что Рындин привел нас в эти места на сельскую работу: на нас все поглядывали из-за палисадников старики и старушки; особенно на Алексея Костолобова: длинный мужик, здоровенный. Но — нет. Сели отдохнуть у канавы, Рындин и говорит: «Про эти места мне давно рассказывали. Здесь такая скука — люди на ходу засыпают. Конечно, в Париже, например, нам без культурного образования пробиться трудно, там нас всякий зашибет. Но здесь легко можем сойти за столичных авантюристов».

— А это что же такое?

— Авантюрист, по-нашему, мастер на все руки; другие работают, он ненки снимает [Рассказчик употребляет слово «авантюрист» не совсем в обычном смысле, очевидно, избргая слова «спекулянт», как слишком узкого понятия. (Прим. А. Н. Толстого.)].

— Есть такие.

— За границей, между прочим, они большие отламывают дела. На культуре все основано. Ты там, под телегой, знаешь, что такое акция?

— Чего это? (Сквозь смех.) А ну тебя…

— Акция — это, брат ты мой, такая бумага: купил ее — тебе за это платят, продал — опять деньги платят. Ты год будешь спину ломать авантюрист в минуту больше заработает. Он мигнул кому-то: покупаю, мол, акцию… А у самого, заметь, в кармане — битая вошь. Все дело, кому мигнуть… И ему несут деньги…

После этих слов опять началось качанье головами. Рассказчик, очень довольный, похрипывал трубочкой.

— Так-то сидим на канаве и ахаем, а Рындин рассказывает. Обдумали наше предприятие со всех сторон. Под вечер пришли в город. Красивый городок: речка, сады, каменные дома, в каждом на дворе — голубятня. На улицах чисто. Тишина и скука. И мы этой скуке рады. Зашли в гостиницу, заказали ужин: пареного кролика со сметаной, лягушек…

— Тьфу! Будет тебе нести…

— А ты ел лягушек? Ну и молчи. У нас в болотах полно этой дичи, орет, а вам жрать нечего, а это самая первая еда. Эх, некультурность! Ну, хорошо. Трактирщик подает нам ужин, вино, ликер, шоколад, и сам удивляется, как мы сытно едим, и спрашивает: откуда, зачем? Мы говорим: приехали обсмотреться, может, понравится, — депо заварим. И сразу пошел по городу --">