Борис Николаевич Полевой - Вернулся

боевым друзьям.

Работа, которую Пантелей Казымов выполнял на заводе, освобождала его от мобилизации. Но когда враг стал приближаться к родному городу, он вместе с многими коммунистами завода ушёл в армию добровольцем. Через месяц сталевар, став танкистом, уже воевал на юге. Из писем, дошедших к нему только в начале зимы, он узнал, что семья его — жена и двое ребят — эвакуировались вместе с заводом в уральский городок такой маленький, что он даже не смог найти его на карте. Жена писала, что работает на стройке, что живёт она с ребятами неплохо, и просила о них не беспокоиться. Потом она вдруг замолкла, и несколько месяцев он не имел от неё никаких известий. Наконец, уже в осаждённый Сталинград, к нему прорвалось письмо от парторга ЦК на заводе. Тот извещал Казымова, что его жена и дети умерли.

Пантелей Казымов на несколько дней замолк, точно лишился дара речи. Фронт уже наступал, танковая часть, в которой он воевал, не выходила из боёв, и ярость наступления, боевые заботы понемногу как бы притупили остроту горя. Только заметили однополчане, что у старшего сержанта Казымова переменился характер: из весёлого, жизнерадостного человека он превратился в хмурого молчуна. Казымов резко оборвал переписку с друзьями по заводу. Он решил после войны не возвращаться в родные места.

Впрочем, горе не мешало ему искусно воевать. Вместе со своей танковой частью он прошёл четыре страны и кончил войну на Эльбе в звании старшего лейтенанта танковых войск с шестью боевыми наградами и четырьмя нашивками за ранения.

Как аккуратному, исполнительному офицеру, строгому к себе и подчинённым, да к тому же еще знакомому с производством, Пантелею Казымову предложили остаться на комендантской работе в том самом городке, который был взят танковым батальоном в последний день войны. Он тотчас же согласился. Так бывший сталевар стал заместителем коменданта города по экономическим вопросам.

Работал он старательно. На совещаниях в штабе группы войск его часто ставили в пример.

Но сталевар продолжал жить в офицере-танкисте. Отзвучали над чужой рекой салюты победы, жерла танковых пушек были закрыты брезентовыми чехлами, и Казымов начал всё настойчивее заявлять о своём желании вернуться на завод.

И раньше, в дни войны, когда танковая часть прорывалась к какому-нибудь индустриальному городу, где всё: и почерневший снег, и воздух, пропитанный солоноватым запахом серы, и шлак, хрустящий под ногами, — напоминало родной завод, сердце танкиста начинало тревожно биться, мысли улетали в незнакомый уральский городок, где его товарищи варили сталь. Но танки рвались вперёд, заводы оставались позади, тоска по любимому делу растворялась в ярости боя.

Когда же в чужом, почти не пострадавшем от войны городке над Эльбой наступила для Пантелея Казымова мирная жизнь, тоска по любимому делу заговорила в душе сталевара нетерпеливо и властно. Яркая подстриженная зелень скверов, лишённая своих естественных форм и природной прелести, скучные, одинаковые дома, колючая готика старой колоколенки, торчавшей перед окном, — всё это — приглаженное, прилизанное, чужое — так быстро опостылело Казымову, что, затосковав по родине, он уже нигде не находил себе покоя.

Днём, в сутолоке многообразных комендантских дел, он ещё забывался на час-другой. Но по вечерам, в особенности в длинные и тягучие на чужбине воскресенья, офицер места себе не находил. Когда тоска наваливалась с особенной силой, заместитель коменданта переодевался в штатское, пешком шёл через город на далёкую заводскую окраину. Предприятия в городе были старые. Они даже отдалённо не походили на тот завод-гигант, широко и привольно раскинувшийся по степи стройными рядами огромных корпусов, где когда-то работал Пантелей Казымов. Но бывший сталевар часами бродил по закоптелым, безобразным пустырям меж заводских дворов. Он ходил по чёрной, засорённой шлаком чужой земле и вспоминал, как мальчишкой катал тачки с кирпичами по строительной площадке, где среди холмов, поросших горькой полынью, в то время ещё едва намечался будущий завод. Как потом фабзайцем чуть ли не на цыпочках вступал он в ревущий, задёрнутый сизоватой дымкой цех, как старый сталевар Поликарп Дмитриевич Сухов, подтолкнув ребят к пышущей жаром огромной печи, поучал их: «За печью, товарищи рабочий класс, нужно ходить, как за девушкой в ту пору, как в неё влюбишься! Печи надо сполна давать всё, что она требует. Её --">