Эвалд Вилкс - Все случилось летом

совести, с какой стороны ни подходи. Закон ведь не нарушен, никто и не собирался его нарушать! Я, конечно, вправе сказать: «Вот полюбуйся, до чего мерзкий поросенок, ищет лужу погрязнее, где б поваляться». Но поросенку от моих суждений ни холодно ни жарко, ему нравится валяться в грязи, в ней он чувствует себя превосходно. Или, скажем, человек, привыкший жить в тепле. Да будь это комната, в которой всю ночь храпела сотня мужланов, — ты все равно его не убедишь отворить окно, ему и в этом надышанном тепле хорошо. Так-то.

— Прекрасно, — сказал Паулис, глянув на меня с добродушной улыбкой, — когда есть человек, кому можешь душу излить. Когда есть человек, который тебя понимает. Да… А знаешь, мне жилось не так уж плохо. Долгие годы я был чем-то вроде президента федерации карликовых государств. Погоди, не смейся. Наш колхоз-гигант состоял из производственных участков, совершенно независимых хозяйств, а я стоял во главе этого конгломерата. Главный принцип моего управления был таков: не сковывать инициативу подчиненных, пусть каждый работает, как считает нужным. Моя же основная функция, само собой разумеется, — представительство. Представлять колхоз на совещаниях, торжествах, произносить речи, подписывать бумаги, накладывать печать, — тут меня учить не надо. Все шло как по маслу, лучше не придумаешь. Да… Даже в пример ставили; хорошим руководителем, понимаешь ли, считается тот, кто может вообще уехать на год, а работа и в его отсутствие будет идти без помех. Все дело в правильной расстановке кадров.

— Должно быть, так, — заметил я.

— Дело проверенное! — подтвердил Паулис. — Но, понимаешь, вышла осечка. В колхозе добрая дюжина агрономов, зоотехников, да вот беда, иной раз не хватает доярок, полеводов, — сколько ни печатай объявлений в газете. Мои подопечные возятся в правлении с бумажками, чего-то высчитывают, зады отращивают. Такую контору для правления отгрохали, но вскоре и в ней тесно стало, пришлось пристройку возводить. И там ражие мужики и бабы часы зря отсиживают, погляжу на них, сердце разрывается. Говорю одному: «Послушай, на ферме коров доить некому…» Он шары на меня выкатил, а сам ни гугу. Я криком кричу, — что за время моего председательства случалось редко, — да, кричу: «Черт побери, коровы недоены!» Он выплюнул изо рта комочек — оказывается, леденец посасывал, — и, в свою очередь, спрашивает: «Что, я их должен доить? Для того ли в институте учился? У меня ж диплом!» Ты подумай — он затем учился в институте, чтобы не работать… Знай глаза таращит, у него и в мыслях нет двигать в сторону коровника. Молчит, будто воды в рот набрал, ко и без того нетрудно догадаться, что он думает. А думает он вот что: «Иди и сам их подои!»

Слушал я Паулиса, слушал и вдруг рассмеялся. Еще с детских лет за мной такое водится: могу часами сидеть, мускул на лице не дрогнет, потом ни с того ни с сего начинаю ржать, иначе не скажешь, просто стыд и срам. Какое-то недержание смеха… А Паулису хоть бы что. Взял разгон и чешет без остановки:

— Я б не прочь устроить демонстрацию, сам бы подоил коров, да вот беда — не умею. Другое дело речь произнести о значении коров в строительстве новой жизни. К тому же тут вопрос престижа: как же ты, будучи президентом, корове под хвост полезешь? Я, конечно, упрощаю, все куда сложнее, но суть примерно такова. Назревал конфликт между Паулисом и окружающей действительностью. На том памятном совещании ты был свидетелем того, как Паулис пытался сгладить диалектические противоречия… Надолго ли? Долго ли, спрашиваю, человек может такое терпеть? Нет, это невыносимо!

Я вздохнул и сказал, что жизнь запутанная, сложная штука и что хотя на ответственном посту легче скрыть свое неумение, чем рядовому работнику, однако рано или поздно наступит момент, когда всем станет ясно, что президент не умеет доить коров. А может, президенту вовсе и не нужно уметь доить коров? Поди разберись. Жизнь штука сложная… Паулис вполне согласился с моей точкой зрения и продолжал рассказ о превратностях судьбы.

— С того совещания шел я домой, как Христос на Голгофу. Чувствую, это конец, надо новую жизнь начинать, совсем другую. И чем скорее, тем лучше. Да, неизбежно приходит момент, когда все воочию видят: мамочки родные, а король-то голый! До безобразия голый! И что тогда?.. Шел я по обочине шоссе к дому и думал. А была слякоть — то снег, то дождь. Темень… Машина моя катит сзади, шофер временами сигналит, никак не поймет, что стряслось --">