Георгий Михайлович Шумаров - Круглый стол на пятерых

Николай побежал вдоль корпуса. У трехэтажного здания, где они жили, навалены бревна и кирпичи — богом забытый корпус, второй год ремонтируют. Ах, как нужен фонарь человеку!

В коридоре он чиркнул спичкой и, рванув дверь, закричал:

— Ребята, подъем!

Включил свет. Вразнобой сопели трое.

— Черти, всем в больницу!

Три примятые подушки — казенное застиранное бельишко. Зарубин проснулся первым, заморгал, ничего не понимая. Карпухин сел с закрытыми глазами, почесывая волосатую грудь.

— Горит ликеро-водочный завод, — коротко объяснил Великанов. Он быстро снял рубашку и надел халат прямо на майку. Ребята привыкли к ночным побудкам, не очень расспрашивали Николая.

— Ночью утомленные народы выезжают на ликер, на воды, — продекламировал Карпухин. Он с трудом нашел свои очки — это было самым главным, когда Виталий одевался.

— Ах, Коля, мы вчера смотрели киноштучку. «Дни любви» называется. — Карпухин потянулся. — Можешь себе представить, когда заснет мужчина после такого фильма!

Дима Зарубин застегнул ремешок часов, заявил убежденно:

— Чепуха. Разве так надо воспитывать молодежь?

— А я лежал и слушал, — продолжал Виталий, — как ворочается Дима Зарубин: музыка! Приятно, когда и женатика разбирает.

Крикнул басом Глушко:

— Одевайтесь, хлопцы!

На его широкой спине разошелся не по росту сшитый халат.

Из-за хирургического корпуса выпирало зарево пожара. Там, у вокзала, небо было светлее. К больнице подходили машины и быстро уходили.

В приемном покое над двумя носилками склонились врачи.

— Лариса Васильевна, будьте готовы развернуть обе операционные на втором этаже, — сказал главный хирург Кустов.

Николай подошел к Золотареву. У того засучены рукава халата, пальцы теребят резиновую трубочку фонендоскопа.

— Ну как?

Андрей пожал плечами.

— Есть смертельные случаи?

— Вроде нет.

Митрофан Яковлевич Кустов распределял обязанности:

— В приемном покое кроме сестер остаются два хирурга и два стажера, — он показал тонким пальцем на Карпухина и Глушко. — Дежурная бригада идет делать свои дела в экстренную операционную. Что там у вас? — повернулся к дежурному. — Аппендициты? Очень хорошо. Еще трое занимаются обработкой пострадавших. Вы поедете с сестрой, — палец главного хирурга пришелся на Золотарева, — туда поедете, на пожар. Вот так. Остальные пока в резерве, будут ждать моих указаний.

Он подергал шеей, как будто ему мешал ворот рубашки, и вышел.

Минут через десять Великанов и Карпухин поднялись наверх. Пока Николай украдкой курил у окна, Карпухин, примеряя фартук, говорил взахлеб:

— Бодрый еще старичок Митрофан Яковлевич. Нравится мне его свента плишка. Как у ксендза — святая плешь, — он засмеялся.

Николай бросил сигарету в ведро.

— А ты где шлялся? — спросил Виталий.

— По душевные грибы, по сердечные ягоды ходил, — отшутился Великанов.

— Остановись, женатик! Как тебе не стыдно, женатик?

«Не надо товарищеского суда, — думал Великанов, направляясь к операционной. — Отпустите мне ночь тихую и бездумную. Возьмите себе утро. Судьба свела нас в областной больнице на целых четыре месяца. Отпустите мне эту ночь!»

Стаж три года. Три года в участковой больнице. Очень много работы и очень малая хирургия. Надо наверстать эти три года за четыре месяца стажировки. Ты новичок. Шуршат в голове добрые толстые учебники. От тазиков резко пахнет нашатырем. Мутнеет горячая вода, и скрипят чистые руки.

Саше Глушко повезло. Он сразу попал в районную больницу и за год научился делать большие операции.

У операционной сестры усталые глаза. Когда-то с мастерством к человеку приходит усталость. Берегись, хирург! За хорошей книгой, за вкусным чаем, за навязчивой мыслью о предстоящем отпуске тебя подстерегает усталость. Неужели он когда-нибудь устанет?

Стерильный халат почти шоколадного цвета. Это от температуры. Санитарка привстает на цыпочки, надо наклонить назад голову, чтобы ей легче было завязать маску.

Карпухин и Глушко внесли больного.

— Открытый перелом бедра, — сказал Глушко. — Петр Степанович просил приготовить металлический стержень.

У пострадавшего бледное лицо. Он едва слышно стонет, когда его перекладывают на стол. На бинтах расплывается кровавое пятно — красное в центре и желтое по краям.