Людмила Георгиевна Молчанова - Посторонний человек. Урод. Белый аист

что он сразу отлетел! — начал было хвастаться Гурик, отряхивая фуражку.

— А ты поспеши-ка, герой, лучше до дому, да попроси мать, чтобы она примочку приложила к твоему носу, — насмешливо сказал дядя Дема. — Смотри, как тебе его знатно разукрасили, чуть на сторону не свернули. А насчет драки, ты действительно мастер. Все больше бочком старался...

Дядя Дема отряхнул Лильке пальто от грязи и строго-настрого приказал нам двигаться домой. Он сказал, что только-только заходил к бабушке Селивановой, у которой мы жили, и что мама уже пришла с работы из своего горзеленстроя.

Гурик ощупал свЬй нос, недовольно скосил глаза на брезентовый, шуршащий плащ дяди Демы и проворчал что-то. Я помалкивал, рассматривая порванный рукав куртки да ругал потихоньку и себя и Гурика. Ничего ведь особенного не сделал мальчишка Лильке. Ну, дернул за косичку, ну и что из того? Да я бы и сам не удержался, тоже дернул, если бы пробегал мимо какой-нибудь чужой девчонки с косичками. А вот теперь отдувайся перед мамой. А тут еще этот дождь, как нарочно сеет и сеет...

Дверь нам с Лилькой открыла бабушка Селиванова и, как только увидела, в каком виде мы явились, закачала своей белой головой с тощим узелком волос на макушке.

— Батюшки-светы! —запричитала она шепотом. — И на кого вы похожи? Оба мокрые, оба грязные!

Мы потихоньку вошли в комнату и остановились у порога. Мама в эту минуту обсыпала каким-то белым порошком свой любимый цветок — фуксию. У нас очень много цветов, но она больше всех из них любит почему-то этот. Она ухаживала за фуксией, не давала даже нам с Лилькой до нее дотронуться и в последнее время сильно огорчалась — у фуксии начали желтеть и опадать листья.

Мама услышала, что мы пришли, обернулась, обрадовалась было, но тут же нахмурилась. Положила на комод пакетик с порошком, переставила фуксию со стола на подоконник и подошла к нам. Она поглядела сначала на Лилькину щеку, потом уставилась на мой портфель, перевязанный веревочкой.

— Опять?

— Опять, — тихо повторила следом за ней Лилька, переступив с ноги на ногу. Я услышал, как в ее ботиках хлюпнула грязь. «

— Ведь только позавчера дали мне слово, что будете вести себя как следует!

У мамы задрожали щеки, и подбородок, и губы, и ресницы. Я молчал, стараясь стоять к ней боком, чтобы она, чего доброго, не заметила порванный рукав. Но тут вошла бабушка Селиванова и загородила меня собою.

— Елизавета Сергеевна, душа моя, успокойтесь, — сказала она. — Ничего страшного не случилось...

Стоя позади бабушки, я смотрел на ее сгорбленную спину, на серенькую кофточку в цветочках и думал, что из всех старух на свете она, наверное, самая добрая и умная. Бояться было уже нечего, и Лилька это быстро сообразила. Она мигом сбросила грязное пальтишко, ботики, мокрые чулки и, устроившись на сундуке, принялась растирать свои красные озябшие коленки. Я тоже сунул портфель с книгами в угол возле двери и проворно снял куртку.

— Всегда, всегда что-нибудь да натворят! — продолжала жаловаться мама. — Не одно, так другое... Позавчера кактус сгубили, а вот сегодня... Да посмотрите вы, бабушка, на ее щеку!

— Ну и что? Щека как щека, — спокойно сказала бабушка Селиванова. — И о прошлом нечего вспоминать. Что у тебя — цветов мало? Кругом заставлено, даже на кухне не продохнёшь от твоих лопухов. А ты про какой-то огурец с колючками вспомнила...

— Огурец! — возмутилась мама. — Ну, знаете ли, бабушка... Назвать огурцом кактус...

Лилька не удержалась, фыркнула в кулак, а я подумал, что, кажется, мы зря разрезали кактус. Во всем виноват был Гурик Синичкин, который заявился к нам как раз в такое время, когда мама ушла вместе с дядей Демой смотреть спектакль в драмтеатре. Гурик, как только увидел кактус, загорелся и подбил меня посмотреть, откуда все же растут у кактуса колючки. А как посмотришь? Ну, и пришлось распластать его...

— Нет, бабушка, лучше уж вы молчите, если ничего не понимаете в цветоводстве и растениях, — не унималась мама. — Это самое интересное дело, самое благородное...

— Полно, душа моя, все знаю. И астры твои новые, что возле больницы растут, видела, глаз отвести нельзя, это верно, только поищи-ка для Лилюшки сухие чулки, а то у нее губенки даже посинели...

Мама опять вспомнила о нас, опять у нее сошлись тонкие черные брови, и опять она посмотрела на меня, но уже не так строго. Она подошла к комоду, выдвинула ящик и принялась отыскивать Лильке сухие чулки, а заодно и мне чистые --">