Владимир Васильевич Ханжин - Крутоярск второй

увидел худое, посиневшее, но нестарое еще лицо. Подбежали и женщины. Одна из них, в полушубке и огромных рукавицах, обхватила мужчину у пояса.

— Встанешь или нет? — спросила она.

— Сейчас… посижу чуть-чуть.

— Ты откуда?

— С Дзержинского.

— Наш, выходит… Эх вы, мужики! Куда вам против баб! Нет той выносливости… Ты уж не ездил бы на завод-то.

Мужчина отрицательно покачал головой.

Когда ему помогли подняться, солдат тихонько спросил женщину в полушубке:

— Что с ним?

— Известно что, с голодухи, — сказала она просто.

Громыхая и звеня, подошел грязный, обледенелый вагон с обозначенными впереди конечными остановками «Вокзал — завод Дзержинского». Мужчина и обе женщины поднялись в трамвай…

И не поехал солдат в свой теплый Краснодар. В тот же день взял в военкомате направление в свою часть — на фронт.

После второго ранения, уже в начале 1945 года, его признали годным к нестроевой службе и определили в железнодорожные войска. Там он был чертежником в штабе бригады. Железнодорожные войска долго еще после войны занимались восстановлением транспорта, и лишь в 1947 году Овинскому удалось снять погоны. Незадолго до демобилизации соединение, в котором он служил, перебросили с запада на Урал, и судьба во второй раз свела Виктора с Крутоярском. В третий раз, через семь лет, он сам назвал этот город перед комиссией, распределявшей выпускников Ростовского института инженеров транспорта. Комиссия предлагала ему Урал или Сибирь. Он выбрал Урал. Его направили на работу в аппарат Крутоярского отделения.

III

Каждый свежий работник всегда рождает в людях ожидание чего-то нового, и если первые шаги его оказываются удачными, о них много говорят, их принимают как нечто знаменательное. На новичка начинают смотреть как на человека многообещающего. Если же работник начнет неудачно, то, как бы разумно и полезно ни действовал он потом, на него уже не скоро обратят внимание.

Неожиданно для себя Виктор оказался избран в партбюро, а затем даже заместителем секретаря парторганизации. Поощренный, он испытывал то состояние подъема, при котором человек все делает с живостью, с увлеченностью, со вкусом и с постоянным предчувствием чего-то радостного для себя. В те дни даже усталость доставляла Овинскому наслаждение, потому что она возбуждала уважение к самому себе.

На выборах в Верховный Совет республики, в феврале 1955 года, его выдвинули председателем участковой избирательной комиссии. Как уж заведено, ночь в канун выборов Овинский вместе с остальными членами комиссии провел на участке. Конечно, никто не спал. Все немного волновались, немного томились ожиданием, но были настроены торжественно, празднично и часто улыбались друг другу смущенной улыбкой людей, довольных своей необычной ролью. Но перед самым началом голосования случился казус, который заставил Овинского изрядно поволноваться. Приступили к опечатыванию урн. Кто-то заявил, что сургуч надо обязательно растопить в банке. Банка нашлась, а вот лучиной не догадались запастись, и пришлось действовать одними спичками. И началось. Оттого ли, что у банки оказалось слишком мощное дно, оттого ли, что спичка слишком маломощна для подобных операций, но сургуч никак не хотел плавиться. Двадцать пять минут оставалось до открытия участка, а сургуч лежал на дне консервной банки как ни в чем не бывало. Двадцать минут — проклятый сургуч даже не вспотел. Овинский с ужасом смотрел то на часы, то на банку.

Положение спас один из членов комиссии, подполковник запаса.

— Товарищи, да черт с ней, с банкой! — воскликнул он. — Попробуем плавить сургуч спичкой прямо над урной.

Попробовали. Получилось. Подполковник ходил в гениях. Овинский чувствовал себя спасшимся от неминуемой гибели. Как раз в это время ему сообщили, что на участок пришли комсомолки-десятиклассницы, выделенные в помощь комиссии. Овинский поспешил в гардероб, где раздевались раскрасневшиеся с мороза школьницы.

— Кто из вас старший, девочки? — спросил он с таким видом, словно собирался подарить старшему куклу.

— Вот, Ира.

Ему указали на стройную девушку, которая забрасывала на вешалку свое пальто. Необыкновенно красивого цвета — русая с медным отливом — коса ее тяжело метнулась по спине.

Услышав вопрос Овинского, девушка обернулась. Лицо Иры было не такое, как лица ее подруг. Те выражали торжественность и робость одновременно. Ира --">