Борис Николаевич Полевой - До Берлина - 896 километров

частей. И тогда так же вот, как теперь, я пошел по следам этого танка. Когда город освободили, отыскал нескольких очевидцев этого подвига, людей, видевших этот танк. Они показали мне развороченное снарядами здание комендатуры и место, где танк проутюжил несколько грузовиков с солдатами. На снегу еще лежали щепки от бортов разбитых им машин. Но о самом танке и его экипаже ничего конкретного так и не удалось узнать. Осталось неясным, существовал ли этот танк на самом деле или это одна из героических легенд, каких немало распространялось в народе в ту очень тяжелую пору.

И вот теперь знамя над ратушей. Прежде всего мы побывали в ратуше и установили, что все действительно было. О коротком бое, который провел здесь танковый десант во главе с радистом Марченко, как оказалось, львовцем по рождению, говорили выбитые стекла, поклевы автоматных очередей на стенах массивного здания, выбитые двери. Потом дотошный мой спутник извлек из каморки под лестницей свидетеля боя пана Осиевского, старого швейцара, который не покидал свой высокий пост "ни при санации, ни при товарищах, ни при германе". Не покинул и теперь. Видел ли он, как все произошло?

Езус Мария, ну как же ему не видеть, когда он сам и вел этих сумасшедших жолнежей на башню ратуши! Иначе разве им самим можно было найти дорогу? Еще герман здесь был, они тут свое добро сбирали и бумажки какие-то жгли, и тут, матка боска Ченстоховска, летит этот самый танк. Остановился, как конь, пушку на дверь навел, посыпались с танка жолнежи, и один черный такой, как цыган, выскочил из танка, и красный флаг у него в руке. Тут германы из окон палить начали, но ваши в здание ворвались, этот черный, что на цыгана похож, ко мне. Он и украинскую мову и польску речь знал. "Отец, веди на башню…" Ну повел, что будешь делать. Пока другие тут, в ратуше, за германом гонялись, он по лестнице вбежал, этот флаг на башне привязал и на флагштоке поднял, а когда сходить стал, ему в спину один герман пальнул. Он упал, его ваши подобрали и на танке увезли. Езус Марпя! Так это все было, Панове, именно так.

Потом нам удалось на окраине отыскать штаб 63-й гвардейской танковой бригады. Ее командир полковник Фомичев был в одном из батальонов, где руководил боем. Начальник же штаба, худой человек, с землистого цвета лицом, был так измотан, что засыпал над картой. Даже, кажется, не очень и понял, чего мы от него хотим и о каком танке «Гвардия» идет речь. Помог нам молоденький офицер связи, прикативший на мотоцикле из района боев. Он, оказывается, как раз уточнял материалы к наградному листу экипажа и подтвердил, что действительно шесть дней «Гвардия» вела бой и действительно подбила и подожгла шесть или семь машин. Вчера и сам этот танк был подбит. Командир танка Додонов погиб. Башенный стрелок Мордвинов и водитель старшина Сурков ранены. А Марченко умер уже в госпитале. Порывшись в планшете, лейтенант отыскал и адрес медсанбата.

Мы, разумеется, покатили в медсанбат, который шикарно развернулся в помещении львовской клинической больницы, где каких-то два дня назад располагался немецкий офицерский госпиталь. На высокой пружинистой кровати лежал весь забинтованный старшина Сурков. Смуглое остроскулое лицо его чернело в свежей повязке, как уголь на снегу. Казалось, что в нем, тяжело раненном, не погасло еще нервное напряжение нечеловечески трудных дней, которые он провел в боях, почти не вылезая из раскаленной солнцем машины.

— …Сашко-то Марченко, радист наш, он здешний был, львовский… Так его немец еще там, в этом самом горсовете… из автомата подрезал. А без него мы — как слепые без поводыря… Суемся туда, сюда. Путь, можно сказать, гусеницами прощупывали. Однако… хоть и без поводыря, сложа руки не сидели… Дали им дрозда… Ну и они нас вчера подковали. Ни фига, семь один в нашу пользу…

Речь его потеряла две трети своей красочности оттого, что некоторые слова, которые Сурков, великий знаток русской словесности, остервенело выкрикивал, пришлось заменять многоточием. Но все же нам удалось уточнить картину этого замечательного и, может быть, единственного в своем роде боя.

Мы взялись было выуживать из Суркова подробности, но женщина-врач, суровая старуха с басистым голосом, выставила нас из палаты: раненый недавно оперирован, он в тяжелом состоянии, его нельзя утомлять.

— Так поправляйтесь, старшина.

— Я что, на мне… все как на кошке заживет. А вот Сашко Марченко да лейтенанта нашего нет. Они… — И тут на --">