Федор Александрович Абрамов - Жила-была семужка

глубь реки побежала веселая, сверкающая белыми и желтыми камешками дорожка.

Жить стало очень интересно. Щуки теперь не решались высунуть носа из травы, налимы, разморенные жарой, отлеживались под корягами. А как завидовала Красавке всякая мелкота! Еще бы — дружить с самой семгой! Ни одна рыба не смеет гулять по семужьим тропам, а Красавка гуляет каждый день. А кто осмелится запросто подплыть к семге, когда та отдыхает солнечным днем в травнике, и завести с ней разговор о море?

Но больше всего Красавка любила те минуты, когда семга водила свои утренние и вечерние пляски. Бух-бух — гулко разносится по плесу, и где-то в сторонке, у бережка, беззвучно, как от дождинки, расходятся маленькие кружки. Это Красавка учится семужьим пляскам.

Да, — многому научилась она у семги. И все-таки сколько еще было в жизни старой семги такого, что, казалось, совершенно непостижимо для Красавки! Красавка, например, ни разу не видела, чтобы семга ела.

— Мы, семги, — был ответ, — совсем не едим в речной воде. И ты в свое время будешь обходиться без пищи.

Или вот еще диковина. Семужье серебряное платье вдруг ни с того ни с сего потускнело, стало приобретать мутный, розовый отлив.

— А вы здорово загорели, — сказала однажды Красавка, стараясь доставить удовольствие семге.

Та в ответ слабо улыбнулась:

— Нет, это не загар. Это приближается время нереста, время брачных игр, и мы, семги, надеваем новые платья — яркие, радужные…

— Рассказывайте, рассказывайте дальше.

— Ты еще маленькая, и тебе рано об этом знать.

Наконец наступило время, когда семга перестала плясать. Ее теперь все больше тянуло на лежку, бросало в дрему.

— Вам невесело со мной, да? Или я что-нибудь не так сделала? — с горечью допытывалась Красавка.

Старая семга обычно отмалчивалась, но однажды вдруг рассердилась:

— Отстань! Надоела ты мне со своими расспросами.

Как знать, может быть на этом и кончилась бы ее дружба с семгой, насилу мил не будешь, но тут неожиданно свалилась беда, которая круто перевернула всю рыбью жизнь.

На реке появились люди — самке опасные враги, как сказали о них рыбы. Они, эти люди, походили на деревья, что росли возле речки. Но только деревья эти двигались, издавали страшный шум и грохот. Они толкли воду длинными кольями, распускали коварную паутину по реке.

Рыбы как оглашенные носились по взбаламученному плесу.

Вечером, когда все затихло. Красавка отправилась разыскивать свою родственницу. Боже, что творилось на плесе! Не плещутся больше веселые хариусы в порогах за серым валуном, на стоянке у жирных ельцов пусто. Пусто и в доме приветливых сигов.

А семгу, великую семгу. Красавка нашла в невероятном месте — в темной яме у берега под обомшелой корягой!

— Они ушли? — спросила семга.

— Да, их нету.

— Но они придут, придут, — сказала с мрачной убежденностью семга. — Они не оставят меня в покое.

И точно, в последующие дни опять приходили люди и опять гремели кольями, опутывали плес своей паутиной.

Семга теперь по целым дням не выходила из своего укрытия. Ерши злорадствовали при встрече с Красавкой:

— Ну что твоя тетка? Струсила? А нам хоть бы что! Нам сам черт нипочем.

Обнаглели щуки, пользуясь безнаказанностью.

Красавка умоляла семгу:

— Уходите, уходите. Мне очень, очень скучно будет без вас. Но вам нельзя здесь оставаться. Вас могут поймать.

— Нет, мне нельзя уйти отсюда, — отвечала семга. — Ты еще маленькая и ничего не понимаешь.

Дни потекли серые и однообразные. Дожди. Ненастье.

Мутные, затяжные рассветы по утрам. Красавка «сбилась с ног»: ей надо было и добывать для себя еду, и остерегаться речных хищников, и навещать семгу.

И вот случилось так, что однажды пришла Красавка к убежищу семги, и там ее не оказалось.

День и два бегала Красавка по плесу, искала свою родственницу. Шел дождь. Качались валы. Рыбы сиротливо жались к корягам и камням. И никто из них не знал, куда девалась семга.

В конце концов Красавка отыскала ее на приплаве у нижнего порога. И все тут было точь-в-точь как в прошлом году: в дресвяной яме, тяжко ворочаясь, лежала семга, над ней, самозабвенно извиваясь, колдовал розовый Крюк, распуская белый шлейф, а внизу, в пороге, с разинутыми пастями толклись налимы, юркие хариусы, пестрятки.

— Ах, как я рада, что снова вижу вас! — сказала Красавка, подплывая к семге. — А я так волновалась, так волновалась. Почему вы ушли, ничего не --">