Мариам Рафаиловна Юзефовская - В поисках Ханаан

протягивала гостю руку дощечкой, и кокетливо — горделиво, точно в ней текла кровь польской пани, роняла: — Су-сан-на.

Пышные парадные имена Арунас и Сусанна предназначались исключительно для нежданных гостей и официальных документов. Они были призваны замаскировать то, что скрыть при ближайшем рассмотрении было невозможно — еврейство семьи Голь. Но бабушка упорно гнула свою линию. Стремясь возвысить скромную домашнюю вечеринку до уровня раута, хотя и слыхом не слыхивала ни о великосветских парти, ни о дипломатических приемах, она приказывала мне сдавленным шепотом: «Скатерть и посуда». После чего величаво удалялась в царство кипящих кастрюль, скворчащих сковородок, норовистой мясорубки и капризной, как баба на сносях, духовки.

— Знаете, как я называю свою жизнь с этой женщиной? — спрашивал Аврам, высоко вздергивая густые седые брови. — «Всегда в строю!» Но ничего, Голи — все вояки. Корень у нас такой.

Словно ненароком он подходил к дивану, над которым висел, оправленный в багетную раму, портрет горбоносого мужчины в мундире, украшенном галунами. На боку у него красовалась сабля на перевязи, на голове — высокая форменная фуражка с позументами. А в углу, русскими буквами, корявым размашистым почерком деда было написано: «Аврумке от Шарля. На долгую память». Обычно, оглушенный гость, отшатываясь от портрета, окидывал деда недоверчивым взглядом. Вот тогда Аврам вытягивался в струнку, выпячивал грудь и, поворачиваясь боком, демонстрировал свой горбоносый профиль:

— Аврумка — это я, — и тыкал себе в грудь пальцем.

Как истый артист, входя в роль, дед начисто забывал обо всем, в том числе и о правилах еврейской маскировки. Зная дедову слабость, бдительная Шошана, хлебнувшая через край лиха того времени, добровольно взвалила на себя бремя охранительницы очага и уже не раз отправляла злосчастный портрет в сарай или кладовку, но дед неизменно находил его и вешал на место.

— Да, кровь не обманешь, — со значением ронял Аврам, — это мой четвероюродный брат. Его прадед в свое время застрял в Париже. Ясное дело, без женщины здесь не обошлось. Ну, обжился, огляделся. А когда пришло время получать документ, хорошо выпил с писарем, дал ему приличный хабар и тот приписал к нашей фамилии «де». Для хорошего человека ничего не жалко. А мой прадед подался в Голяки. Француженки ему не показались — все как одна щуплые и картавые.

И тотчас, не давая опомниться, Аврам начинал знакомить ошеломленного гостя с нашей семейкой. Как у всякого экскурсовода, у него была своя система. Он начинал с фотографий, стоящих на комоде:

— Это мои дочери. Все писаные красавицы. Все замужем. У нас в роду старых дев не бывает. Их брали в чем стоят. Поэтому я никогда не волновался о приданом. И женихи, все как один, еще боялись, что в последний миг невеста может передумать. Такой у них характер — все в мать. Десять лет подряд от женихов у меня в доме двери не закрывались. Я им твердил: «Даже из самой сладкой любви компота не сваришь». Но они слетались как мухи на мед. Да, моим дочерям было из чего выбрать. Все вышли по любви, а может по прихоти. Черт их душу знает. Женщина всегда беременна желанием, оно распирает ее изнутри, как плод. И уж если что задумала, то так или иначе, но исхитрится и сделает по-своему. За примером далеко ходить не надо. Возьмите мою жену. Сколько раз просил у нее сына. Но, бывало, не успею оглянуться, снова дочка. Помню, рвал и метал. Но всё как об стенку горох. А вот и зятья. Этот — военный, Лев, подарил мне одну внучку и — баста. На сына пороху не хватило. Другой — Карл, лектор общества «Знание». Так занят наукой, что до детей дело не дошло. Третий — Ионас, лучший портной в городе, сын и дочка. А у этого — Бенчика, не душа, а бриллиант, что, поверьте, дороже любой хлебной профессии — двое сыновей. Как видите, зятья мои не особые красавцы. Но мужчине с лица воду не пить. Слава Б-гу, не сидят у меня на шее. И на том спасибо. Мы все живем в одном городе. Ведь с детей нельзя спускать глаз в любом возрасте. Хотя, что скрывать? Часто приходится делать вид, что ты слепой. Так уж водится: родители учат детей разговаривать, а дети учат родителей молчать.

Затем Аврам, углубляясь в даль времен, устремлялся к корням генеалогического древа рода Шошаны.

— Видите ли, — начинал он, — моя жена, не в пример мне, простая женщина из деревни Малые Броды, неподалеку от Голяков. Что такое брод вы знаете. Это место, куда ты можешь поставить ногу и не --">