Луи Перго - Пуговичная война. Когда мне было двенадцать

Михаил Яснов

Идите мимо, лицемер, юрод,

Глупец, урод, святоша-обезьяна…

Франсуа Рабле^{1}

Посвящается моему другу Эдмону Роше^{2}

Предисловие от автора

К черту стыдливость (только на словах) тех немощных времен, из-под ханжеских плащей которых частенько несет только неврозом да ядом! И к черту «настоящих римлян»: я – кельт^{3}.

Именно поэтому я и захотел написать честную книгу, которая была бы одновременно галльской, раблезианской и эпической. Книгу, в которой текли бы жизненные соки, сама жизнь, сам восторг. И звучал смех, этот великий радостный смех, что сотрясал животы наших отцов – знаменитых выпивох или бесценных подагриков.

Так что я вовсе не боялся ни крепкого словца – лишь бы оно было смачным, ни рискованных эпизодов – главное, чтобы они были эпическими.

Мне захотелось воссоздать одно мгновение моей детской жизни, нашей восторженной и жестокой жизни дикарей-крепышей, во всей ее искренности и героизме, то есть свободной от школьного и семейного лицемерия.

Очевидно, что в изложении подобного сюжета было бы невозможно придерживаться одного только словаря Раси́на^[1].

Забота об искренности стала бы моим оправданием, если бы я хотел извиниться за рискованные словечки и чересчур образные выражения моих героев. Но никто не обязан читать мою книгу. А после этого предисловия и украшающего титульный лист эпиграфа из Рабле я не признаю ни за одним ментором, светским или религиозным, мечтающим о более или менее тошнотворных нравоучениях, права сетовать.

К тому же – и это лучшее мое оправдание – я задумал эту книгу в радости, я писал ее с наслаждением, она развлекла нескольких друзей и рассмешила моего издателя^[2]. Поэтому я имею право надеяться, что она понравится «людям доброй воли»^{4}, как сказано в Евангелии, а на все остальное, по словам одного из моих героев, Лебрака, мне начхать.

Л. П.

Книга первая Война

I. Объявление войны

Что касается войн… и впрямь поразительно, какими ничтожными причинами вызываются жестокие войны… и улаживаются эти раздоры благодаря столь ничтожным случайностям: …вся Азия, говорят, была разорена и опустошена в результате войн из-за распутства Париса^{5}.

Монтень. «Опыты». Книга вторая, гл. XII

– Пошевеливайся, а то я не успею потрепаться!

– Есть новости?

– Возможно!

– И что?

– Да пошли же!

Було догнал братьев Жибюсов, своих одноклассников, и все трое бок о бок двинулись по направлению к общинному дому.

Стояло октябрьское утро. Покрытое серыми тяжелыми тучами небо смыкалось на горизонте с ближними холмами и придавало пейзажу меланхолический оттенок. Сливовые деревья облетели, яблони пожелтели, падали листья с ореха – сначала планировали медленными широкими кругами, а потом полет их ускорялся, и они ястребом бросались на землю, когда угол падения становился более острым. Воздух был влажным и теплым. Иногда налетал ветер. Монотонное гудение молотилок прерывалось глухой нотой, когда в них исчезал очередной сноп, и превращалось в скорбную жалобу, напоминающую безнадежный предсмертный всхлип или горестный плач.

Лето закончилось, наступала осень.

Было около восьми утра. Солнце печально пробиралось между туч, и тоска, неопределенная и смутная тоска давила на деревню и окрестности.