Лариса Теодоровна Исарова - Когда им шестнадцать

глазами лунатика… Пришлось подарить ей эту книгу. Катины глаза заблестели от удовольствия и она воскликнула, жадно спрятав «Анну Каренину» в свой портфель:

— Да, это книга! Совсем на кино непохожая. Ну вот почему они ее так испортили?

— А разве мало в картине интересного? — спросила я. — Вспомни Каренина (Гриценко), и Стиву (Яковлева), и Бетси (Плисецкую). Ведь эти актеры так теперь слились в нашем представлении с образами Толстого, что уже будет невозможно представить их иными…

Катя упрямо покачала головой.

— У режиссера этой картины оказалось одно восприятие Толстого, у тебя — другое. Значит, надо попробовать понять его точку зрения, разобраться в ней, а не отрицать ее сразу наотмашь только потому, что ты думаешь, чувствуешь иначе…

Она вздохнула. Как всякий пятнадцатилетний человек, от была весьма «нетерпима и категорична в своих вкусах и оценках…

Наблюдая за Катей в классе, я замечала, что многие товарищи хоть и восхищаются ее выходками, но не очень любят: девочки потому, что она откровенно заявляла, что ей с ними скучно, а мальчики ее побаивались. Уж очень она была ехидная. Терпел Катю только Сорока, да и то, по дошедшим до меня слухам потому, что был в нее влюблен по уши.

И еще Катя Змойро вечно воевала «за справедливость». В трамвае цеплялась к парням, которые не уступали мне место. На классных собраниях ее осеняли «великие» идеи, которые следовало немедленно претворить в жизнь. Даже мирные культпоходы в кино с ней превращались в муку: она не терпела, когда разговаривали во время сеанса, и раз так ущипнула старосту Сеню, что он заорал голосом перепуганного поросенка.

Вкусы, мнения ее о людях, книгах менялись со сказочной быстротой. То она кем-нибудь восхищается, то почти «а другой день заявляет.

— Кретин! Ничтожество! Пустышка!

То терпеливо слушает возражения, иронически усмехаясь, а потом вдруг взрывается и высказывает собеседнику все, что о нем думает.

Ко мне она тоже придиралась, считая, что я слишком либеральна в отметках. И мне стоило большого труда ее убедить, что для меня сущность ученика не определяется его знаниями на отдельных уроках, знанием учебника, что важнее всего — самобытность мышления…

Порывистость, резкость Кати приводила к тому, что она и выделялась из коллектива класса, и в то же время страдала, что «идет не в ногу» со всеми. А поэтому старалась иногда завоевать дешевую популярность товарищей дерзостями, взбалмошными выходками и несколько раз зарабатывала четверку по поведению.

А ее ревность! Ужасно она была деспотична. Стоило ей с кем-нибудь подружиться, как она требовала, чтоб ее подруга хранила ей абсолютную верность. Даже на меня она огрызалась, когда замечала, что я с кем-нибудь из нашего класса задерживаюсь после уроков, лишая ее, Катю, традиционных совместных поездок в трамвае.

Знакомство и дружба с Катей совпали с моим увлечением сочинениями на вольную тему как одной из форм воспитательной работы.

Для сочинений на вольную тему Катя завела особую тетрадь, сделав надпись на внутренней стороне обложки.

«Марина Владимировна! Чур не читать вслух, в классе. Это только для вас».

Потом я прочла три ее сочинения: «Мой отец», «Кого из родственников ты больше любишь?», «Моя мама».

СОЧИНЕНИЕ НА ВОЛЬНУЮ ТЕМУ

I. «Мой отец»

Раньше я страшно любила отца, хотя видела его мало. А может быть — именно поэтому. Он у нас военный, полковник, много бывает в командировках, да и работает далеко от дома. В общем, общалась я с ним по воскресеньям. Он меня после завтрака уводил гулять, чтоб «дать маме отдохнуть». Мы ходили в кино, в цирк, в парк, на всякие утренники, и он покупал мне конфеты. И хоть он человек неразговорчивый, мне было с ним всегда интересно. Он умел меня слушать. Я ужасно гордилась его орденами, фронтовой биографией, даже его вспыльчивостью, о которой у нас дома постоянные разговоры.

А больше всего меня восхищало его отношение к людям. Он вечно за кого-то хлопотал, воевал, и мама называла его «юным общественником». Ее злило, что у нас «проходной двор»: чужие люди ночуют, их надо принимать, кормить. А вот я — преклонялась перед отцом. Он ведь поддерживал дружбу с фронтовыми товарищами, помогал семьям погибших, кого-то разводил, мирил, ездил даже «воспитывать» каких-то мальчишек, «безотцовщину». Никак не мог забыть о своем «батальоне».

Как-то я возмутилась:

--">