Журнал «Радуга» (Киев) - Радуга 1990 №02

лестничек, нарядили в белый саван, сшитый по заказу горисполко­
ма на местной фабрике. Булыжины площади блестели, как отшабренные
металлические заклепки. Уже разосланы были приглашения по городам
и весям еще здравствующим защитникам и освободителям Города. Остава­
лось только притрусить песочком дорожки, рассекавшие буквой «X » площадь,
обязательно белым, как распорядилось начальство. За песком погнали экска­
ватор и два самосвала за Город, где еще до войны, подмытый дождями и та­
лой водой, обвалился крутой обрыв, и на месте оползня обнажился белый
песок. Сейчас там вонюче дымила городская свалка. Тут-то и вышла заковыка: из ковша в кузов вместе с песком посыпались кости и черепа, фляги,
© ГЛАЗОВ Г. С., 1990.
4

позеленевшие пряжки от командирских ремней со звездой посередке* ;алю;миг
ниевые ложки, несгнившие голенища сапог, даже довоенный, помутневшего
серебра портсигар с выдавленным охотником и двумя борзыми на крышке,
самодельный наборный мундштук из плексигласа и обточенных заподлицо
цветных пуговиц. Ясно было, что все это нашенское — и кости и предметы.
Но чьи, откуда взялись? Что с ними, бесхозными, делать, когда все уже готово
к открытию памятника? Не срывать же запланированное к дате освобождения
Города торжество! Прибывший судмедэксперт наспех, приблизительно под­
считал: человек двадцать или чуть более. Шоферам самосвалов и экскава­
торщику строго наказали помалкивать, само место спешно огородили плот­
ным забором и учредили милицейский пост. Все — до выяснения...
2

Ничего этого Петр Федорович Силаков не знал. Он ехал, приглашенный
в Город на торжества, в купе спального вагона. Попутчика не оказалось, и,
довольный, Петр Федорович расположился как хотел. Иногда его, уморенного
бездельем, окунало в сон; просыпался, ощутив сушь на губах,— спал навзничь
с открытым ртом,— ополаскивал горло глотком остывшего чая, садился,
нащупывал ногами шлепанцы и шел в тамбур покурить. Ему казалось, что зря
ехал он в Город, где не был с осени 1942 года, поскольку не испытывал ни
приподнятости, ни ожидания каких-то встреч или событий. Очередное ме­
роприятие. Про такое начитался в газетах, наслушался по радио, насмотрелся
по телевизору,— одно и то же: съедутся старые люди, навесив на пиджаки
ордена, медали и значки; отставные генералы, некогда командовавшие этими
людьми, будут выступать так, словно не проиграли ни одного сражения. Отцы
Города вывернутся наизнанку, чтоб ублажить гостей, и старики, очумевшие
от казенного внимания, расчувствуются и, забыв, что оно всего-то на четыре
дня, что жизнь состоит из будней, станут восхищенно сравнивать здешние
власти со своими — в тех городах и селах, откуда прибыли сюда на открытие
памятника. Четыре дня их будут показывать по местному телевидению,
а может, полуминутным сюжетиком удостоит и программа «Время». Но
старость не должна быть комичной, считал Петр Федорович, всегда стараясь
не впадать в сентиментальные воспоминания. Когда ему исполнилось шесть­
десят, мудро и без лишнего сердцебиения вообще посчитал, что тревоги,
волнения, вспышки эмоций позади, все давно произошло и ничего подобного
уже не будет да и не нужно.
После смерти жены Петр Федорович остался один в двухкомнатной
квартире. Человек сдержанный, педантичный, говорил он всегда словами,
отобранными к месту, вроде перещупанными. Даже на поминках, когда к нему
осторожно обращались, чтоб как-то отвлечь от горя, не вздрагивал, как бы
очнувшись, не выглядел отсутствующим, а отвечал, как и привык в любых
разговорах — определенно, последовательно, вроде горе не его и он тут всего
лишь сторонний, по печальному случаю. Знавшие его очень близко, не удивля­
лись, не осуждали. Разве что сыну Юрию было неловко перед коллегами,
впервые попавшими в этот дом, пришедшими с кладбища помянуть покойную.
Единственное, что заметили тогда,— как сразу налил себе Петр Федорович
водки не в рюмку, а в старый граненый стакан, выпил до мутного донышка, не
морщась, не выдохнул шумно, по-рыбьи округлив рот, а тихо поставил стакан
и, на минуту опустив глаза в тарелку, выбрал затем из горки на хлебнице
черную горбушку, положил на нее сардинку и медленно стал жевать. Он не
захмелел, но больше не пил...
Прожили они с женой сорок лет в согласии, во взаимном понимании,
в нешумной доброте друг к другу. И соседям сперва казалось, --">