Наталья Николаевна Шумак , Татьяна Чернецкая - Чудеса случаются!

Кое-как одетая и обутая девочка выиграла сначала школьную, потом городскую олимпиаду. Бабушка и дедушка пытались помириться с дочерью и внучкой давно, примерно к пятому-шестому классу это почти получилось. То есть стали общаться, встречаться. Старики тоже были не богаты – библиотекарь и водитель автобуса на пенсии. Но трудности с едой для Оли и ее дочери закончились.

А из заводского общежития они вскоре переехали в двухкомнатную квартиру Беловых-старших.

Женя видела, что между мамой и стариками словно толстое стекло. Но это понятно. Тринадцать лет биться с судьбой в одиночку, без помощи и поддержки… Накопилось множество обид. Женя старалась по-прежнему встретить маму с работы. Разогреть ей ужин. Но и к дедушке с бабушкой она тянулась.

Впервые услышав, как она читает немецкие стихи (забывшись, вышла на кухню в наушниках, а голос не понизила), бабушка уронила стопку чисто вымытых тарелок. Потом села на табурет и заплакала.

Женя заметалась – что случилось?

– Что дать? Воду? Лекарство?

Бабушка только отмахивалась руками. Потом объяснила, что ревет от счастья. Этого девочка не поняла. Хотя и видела, что старушка не врет. Давиться слезами от радости? Ну… Взрослые люди бывают такими странными.

Женя и мама перед сном три или четыре раза в неделю ходили вокруг дома. Что-то вроде ритуала. Женя рассказывала интересное из истории, из литературы. Мама слушала, хвалила, что дочь такая умница и столько помнит. Эти негромкие искренние слова поддержки были дороже любых грамот.

Учиться – со стипендией, с проживанием – Женя уехала в Берлин. Нет, не к Тиллю поближе, просто девочка придирчиво выбирала вуз, в который будет поступать, советовалась с неравнодушной Галиной Викторовной и решила, что немецкий диплом точно не повредит. Хорошо, что на свете есть скайп. Она общалась с родными несколько раз в неделю. Просила их жить дружно, ждать ее возвращения. Старики и мама обещали. Стена между ними потихоньку таяла.

Женя не осталась в Германии, ее манила Москва. И не из-за циничной хлесткой песни Тилля о нашей столице. Нет. В Москву, в которой она впервые побывала проездом получать визу в Германию, Женя влюбилась всем сердцем. Как в песне Rammstein. Это было второе яркое, с ног сшибающее чувство в ее жизни. Появится и третье. Позже.

Женя устроилась на работу. А через несколько месяцев смогла снимать комнату в двушке и сразу вытащила маму Олю к себе. Зачем? Вы еще спросите, ради чего она заставила маму пройти курсы подготовки, а потом поступить на заочную учебу…

Жене было двадцать три. Маме сорок один. Они жили вдвоем. Оля подрабатывала уборщицей в нескольких обеспеченных семействах. Женя пахала в немецкой компании. Нет, не в автомобильной. Неважно. Ее идеальный язык – с цитатами, поговорками, прочими фразеологическими глубинами, всегда радовал придирчивое начальство. А жизнь во время учебы в Германии приучила к ранним подъемам и прочим абсолютно немецким тонкостям жизни, не совсем постижимым для ленивых талантливых московских совиных душ.

Несколько раз в неделю перед сном мама с дочкой по-прежнему ходили гулять. По аллее и обратно. Женя уговорила маму сделать стрижку. Купила ей другую одежду. Мама уже не выглядела лет на пятнадцать старше паспортного возраста… Немножко взбодрилась. Оказалась вполне себе милой особой средних лет.

Женя делилась интересным. Мама кивала. Держались за руки как подружки. С Иваном Петровичем познакомились именно на прогулке. Седой, немного расплывшийся, но не обрюзгший мужчина с яркими голубыми глазами потерял котика, нырнувшего за голубем или кошкой в открытое окно второго этажа. Мужчина бестолково носился вдоль домов, выкрикивая необычное имя:

– Рам, Рамушка, Рамми!

Женя буркнула что-то вроде: а почему не Ду хаст? Не Америка?

– Что?

– Ну… Рамми, это же от Rammstein сокращение? Верно?

– А как вы догадались?

Сердцем почувствовала, не иначе. Но в этом Женя не призналась. А котика нашли через десять минут. Забился в закуток у магазина, за углом соседнего дома. Грязный, напуганный, он никак не оправдывал свое наглое имя, которое ему досталось за взбалмошный характер и будоражащий душу глубокий голос. Когда Рамми вымогал что-то у хозяина, мявы прекрасно слышал весь подъезд. Мурлыкать он мог на любой громкости. И нежнейшим пианиссимо, и тракторным тарахтением. Музыкальная личность.