Макс Грейвс - Муза Эфраима (СИ)

художественные истины для них шелуха. Ничто не должно их радовать или огорчать. Никакие мысли не должны возмущать их спокойствия. Их мало заботит фон. Им не важно, что их окружает: романтические пейзажи Уильяма Тёрнера или гротескные мученики Эфраима Вайля - все ничтожно в сравнении с сиянием их безупречных улыбок. Так было. Так есть. И так будет. Аппетит публики никогда не определяется шеф-поварами.

Не пропуская ни единого слова Сивиллы мимо ушей, Эфраим смотрит на свои картины и старается мельком заглянуть в лица людей, стоящих напротив них. Вдумчивый, слегка возбужденный взгляд выдает каждого, чей интерес к творчеству маэстро Вайля не является преходящим. Но они не какие-то там садисты или извращенцы, нет. Они обычные мужчины и женщины, использующие возможность выразить свою страсть к тем вещам, которые отвергаются традиционными культурными предрассудками. Желание прикоснуться к мрачной стороне человеческой души является для них не менее насущным, чем, например, желание выпить кофе. И в этом нет ничего странного. Ничего противоестественного. Просто они - возможно, как и сам Эфраим - четко осознают, что наш мир содержит в себе не только великий свет, но и великую тьму. И одно, как это ни парадоксально, не может существовать без другого.

- ...надеюсь, ты меня понял, Эф, - Сивилла медленно достает сигарету и закуривает. Делает несколько глубоких затяжек. Ей плевать на пожарную безопасность и прочие никчемные запреты. - Поезжай домой, прими душ, выпей вина, почитай хорошую книгу, - очередная затяжка. - В общем, расслабься. По-настоящему. И забудь на время о своих чертовых картинах.

- Сив, опять ты за свое.

- Я уже вызвала машину, Эф. Бобби подъедет через десять минут. Бери пальто и вперед, навстречу объятьям покоя. А выставку оставь на меня.

- Все как всегда, - произносит Эфраим с холодным смирением, - никакого разнообразия.

- Я знаю, дорогой. Знаю. Но... такова жизнь.

- Поэтому я и пишу картины.

Сивилла понимающе хлопает Эфраима по плечу и незаметно растворяется в толпе посетителей, словно кубик сахара в океане из кофе. Немного погодя художник посылает ей вслед дежурный воздушный поцелуй. Он не питает к своему агенту каких-либо особенных чувств, нет. Все куда прозаичнее - он к ней привык. К ней и к ее невероятной способности с легкостью проникать в самые заповедные уголки жизни общества. Сивилла напоминает скользкую пиявку, которая беспрерывно питается информацией. Она высасывает ее крупицы из-под кожи города и умело этим пользуется. За это, собственно говоря, Эфраим и платит ей деньги. Она ежесекундно взаимодействует со всем тем, что он, Эфраим, презирает, и таким образом заметно облегчает ему жизнь.

Художник неторопливо спускается по лестнице и выходит на улицу. Воздух, влажный и колючий, незримыми клубами стелется по асфальту. С темно-серого неба сеет мелкий холодный дождь. Кажется, еще чуть-чуть, и он может превратиться в снег.

Что сказать - типичный конец октября для здешних мест.

Замерзшие капли бьют Эфраима по лицу. Некоторые из них даже успевают промочить воротник его пальто, пока он идет к похожему на катафалк черному "роллс-ройсу".

Бобби приветствует своего босса молчаливым кивком. Захлопнув за ним дверь, он быстро садится за руль и начинает мурлыкать себе под нос какую-то незатейливую песенку, которую Эфраим не может узнать. Возможно, всему виной стеклянная перегородка, что их разделяет.

Автомобиль трогается с места и плавно съезжает вниз по косогору. В полутьме, заполняющей внутреннее пространство хромированного гроба, есть что-то мистическое. Снаружи уныло завывает ветер. Дворники старательно шуршат взад-вперед по лобовому стеклу, размывая очертания Каслбея лиловыми и оранжевыми неоновыми пятнами.

Сумерки призрачной вуалью окутывают все окружение.

Луна трусливо прячется за тучами.

"Роллс-ройс" скользит по одной из центральных улиц мегаполиса, некогда бывшей сердцем Старого замка. Монструозного строения, от которого до наших дней сохранились лишь редкие фрагменты. Например, шпили, что на фоне чернеющего небосклона напоминают окровавленные колья Валахии.

Если верить легендам, когда-то в Старом замке обитал могучий алхимик. Настолько могучий, что сумел подчинить себе целый

--">