Александр Иванович Машков (Baboon) - Сайлент

Недолго я прожил у девочек, скоро меня перевели в малышовое отделение, играть с маленькими детками. Детки меня очень любили, я помогал строить им пирамидки, играл в их незамысловатые игры. Они терзали меня, правда, хватаясь за всё, за что могли схватить своими маленькими, но цепкими ручонками, мне приходилось терпеть, малыши всё-таки, неразумные. То есть, совсем неразумные, как котята или щенята. У некоторых были огромные головы, у других плохо двигались ручки или ножки, но со мной им становилось лучше, дети оживлялись, глазки и личики принимали осмысленное выражение, с ними и я стал оживать, забывая свою утерянную навсегда первую любовь. Вернее, не забывая, а загоняя боль глубоко внутрь.

Наверное, я так и остался бы в этой психиатрической клинике, если бы к нам в игровую комнату не зашла одна посетительница. Я не обратил на неё внимания: к нам нередко заходили женщины, смотрели на наши игры, некоторые плакали, и, наплакавшись, уходили.

Эта женщина зашла, посмотрела на нас, послушала наш смех, и сказала:

- Я забираю этого мальчика! – я даже не понял, что она имела в виду меня.

- Но это невозможно! – пытались объяснить ей медсёстры.

- Почему? – удивилась женщина.

- На нём держится всё детское отделение!

- У меня тоже дома маленькие дети! – повысила голос женщина.

- Но здесь психиатрическая лечебница! – возмутились медсёстры, - Здесь не совсем нормальные дети! Им нужен этот мальчик! Просто необходим!

- Если вы думаете, что дома у меня нормальные дети, так вы ошибаетесь! – усмехнулась женщина. - Думаете, я просто так пришла в ваш дурдом? Мне посоветовали, и я забираю этого мальчика! Кстати, как его зовут, и сколько ему лет? – сёстры не знали, что ответить женщине.

- Сейчас, узнаем, - одна из них убежала, посетительница подошла ко мне, я улыбнулся ей, как меня учили.

- Мальчик, как тебя звать? – я опять улыбнулся.

- Он не разговаривает, - вздохнула медсестра.

- Почему? Он глухонемой?

- Нет, мальчик хорошо слышит, очень умный и добрый, только не разговаривает, иногда мяукает.

- Мяукает? – удивилась женщина и обратилась ко мне: - Ты можешь сказать «мама»? – я кивнул, улыбнувшись.

- Ну, так скажи.

- Мяу! мау... ма-ма, - еле выговорил я.

- Вот умница! – обрадовалась женщина. – Я теперь твоя мама! Запомнил? – я кивнул и снова попробовал слово на языке:

- Ма-ма!

- Вот видите! – с торжеством сказала женщина. – А вы говорили!

- Тут все рады найти маму, - неосторожно сказала медсестра, и женщина преисполнилась решимости забрать меня себе.

Тут пришла медсестра, с главврачом. Я узнал, что мне, примерно, десять лет, подобрали меня на свалке, полузадохщегося, с полиэтиленовым мешком на голове, потому что нюхал клей, лечили в психбольнице от токсикомании.

Никак ещё не назвали, был на излечении у доктора э-э... Неумывайкина, давали такие-то препараты. Медицинскую карточку главврач обещал оформить позже, почему-то сильно бледнел и заикался, читая какие-то разрозненные листы.

- Под вашу ответственность! – облегчённо вздохнул он, соглашаясь расстаться со мной.

– Сайка – кусайка!

- Сайка – сасайка!

- Сашка – какашка! – выдал последний, мальчик лет четырёх, и фыркнул на меня, пытаясь плюнуть. Две старших моих сестры, близнецы шести лет, тоже сказали:

- Пфф!

- Сайл, помоги маме! – не обращая внимания на расшалившихся детей, попросила меня мама, выходя из машины, на которой она привезла нас домой после поездки по магазинам.

Подождав, пока мама откроет багажник, я достал оттуда пакеты с покупками и стоял, дожидаясь, что прикажет мама. Дети бесновались, прыгая вокруг меня, обзывались и фыркали слюной.

Я не обращал на них особого внимания, улыбаясь. Эта улыбка выводила детей из себя, они думали, что я издеваюсь над ними.

Я теперь живу у своей мамы, в двухэтажном коттедже с обширным чердаком. У меня есть своя кровать, правда, в одной комнате с сёстрами и братом, но комната довольно большая, в ней мы играем, на ковре. Когда малыши играют, они забывают, что надо мной можно издеваться, и мне с ними