Илона Вандич , Евгения Энглерт , Анна Бухарова , Аля Чистова , Наталья Голышкина , Марина Иткин , Марина Юшкова , Марина Фридман , Екатерина Антипина - О чем мы никому не расскажем (Сборник рассказов)

и закатиться туда, откуда его было не достать. Один раз он почти завалился под плинтус и Павлик долго пытался выковырнуть его, даже немного поревел от испуга, что не сможет вернуть шуруп.

Павлуше казалось, что в неосвещённом коридоре он стоял уже целый день. Всё ковырял, ковырял, расширял дырочку пальчиком, убирая из отверстия каменную крошку и кусочки обоев. Больше всего он боялся, что не успеет и няня, увидев, что он делает, накажет его.

Сегодня дома была только няня Лида, которой тоже не было дела до Павлика. Она все дни проводила в разговорах по телефону со своими воображаемыми подругами: как только приходила, садилась на кухне в кресло, снимала с телефона трубку, нажимала вразнобой кнопочки и долго-долго разговаривала с трубкой, задавая ей вопросы, как будто что-то выслушивая в ответ, глупо смеялась и вообще вела себя странно. Даже ему, пятилетнему мальчику, было ясно, что в трубке никого нет: он сто раз проверял. Когда Лида опускала трубку, он тут же подбегал, прислонял её, ещё теплую, к уху, но в ней была совершеннейшая тишина. Павлик дул, говорил что-то, но трубка молчала. Так он убедился, что друзья няни Лиды жили только в её воображении. Почти, как его папа жил в его голове, только папа раньше был на самом деле. И сейчас есть, за стенкой.

Няня следила за чистотой и могла здорово наподдать, поставить в угол даже за ковыряние стены. Она же не знала, что там измерение! И мальчик ни за что не сказал бы ей! Потому что тогда она могла бы пройти туда вместо него. А всем ли хватит места в другом измерении, Паша не знал. Вдруг, Лиде хватит, а ему нет… Но, что более вероятно, увидев дырку и грязь, няня отняла бы шуруп и нашлёпала.

Пашка зажал между губами язык, стал ковырять усерднее: дырочка была совсем крошечная, никак не просунуть в неё даже самый маленький пальчик, даже по ноготок он и то бы не влез. Мальчик не замечал, что уже текли и текли солёные слёзы по лицу, капали на воротничок любимой клетчатой рубашки, которая, промокая, неприятно липла к телу. Не замечал и того, что выл уже почти в голос и напуганная няня, задавшая ему несколько вопросов, не получив реакции, звонит на работу маме, чтобы та поспешила домой.

Он не замечал ничего, кроме того, что, как ему казалось, дырочка не расширяется, а сужается, срастается, не желая пропускать его, Павлика, в другое измерение, где нет места слезам и разочарованиям.

Мама Павлика приехала быстро: в середине рабочего дня улицы были практически пустыми, и такси довезло её до дома в считанные минуты. Увидев малыша, стоящего у стены, красного, плачущего так, что не оставалось сомнений: произошло что-то по-настоящему ужасное, она схватила его в охапку и стала кричать в маленькое личико: что, Паша, что случилось? Болит? Ударился? Что случилось? Она разжала с усилием сжатый кулачок, в котором был мокрый от слёз шуруп.

Пашка сбивчиво, прижавшись к ней всем телом, хриплым, от плача, голосом как заведённый повторял: не растёт, измерение, никак не попасть, я хотел, а оно, шурупик маленький, хотел дырку, чтобы мы, и теперь папы не увижу. И после этих сумбурных слов вдруг снова начинал рыдать, отчаянно, как будто случилось самое страшное, после чего нет и смысла смотреть на этот белый свет.

Мама, крепче прижимая к себе малыша, слушая что он говорит, чувствовала, как внутри как будто оттаивает что-то огромное, невыразимо вместительное, и оттаивая, заполняет собой мир, состоящий из неё и сына. Маленького отчаянного сына Пашки, поверившего в то, что за стеной не соседская квартира, а новый светлый мир без грусти, где Пашка скачет на одной ножке, обутой в сандалию, крепко схватившись за руки самых близких его людей: мамы и папы. И слышать было это вдвойне, втройне, вдесятеро страшнее от того, что она сама запретила бывшему мужу звонить малышу, надеясь, что так он быстрее забудет папу. И она забудет целый мир, который воплощали для неё Павлик и Сергей, после ухода которого её будто бы сковало льдом. И больно было даже думать, представлять себе, как Сергей ходит по тем же улицам, дышит тем же воздухом, улыбается и так же, как раньше, прерывая чтение, закладывает страницу пальцем, чтобы поскорее вернуться к книге.

И сидя у стены, крепко обнявшись, плакали два человека, большой и маленький. Плакали горько и безутешно, как бывает только в детстве, когда любая случившаяся беда не имеет начала и конца, а только мгновенно --">