Олеся Кай - Перекрёстки (СИ)

уходил на обед, не позволяла улицам высохнуть. Земля, где только доставали крупные капли непогоды, превратилась в изъеденные следами от колёс рытвины. Удивляло лишь упрямство женщин и девушек, которые каким-то чудесным образом продолжали передвигаться по городу на каблуках и шпильках.

  Снова припекало. Вместе с каплями и грязными бездонными лужами испарялись дома, деревья и сами люди-муравьи. Плавились мысли, горела кожа, прохожие в пиджаках и куртках вызывали жалость и изумление.

  Я давно вышел из автобуса, который снаружи казался раскалённой кастрюлей с варёными раками, и теперь смиренно брёл по горячему асфальту. Примерно три квартала назад измученность безжалостным солнцем переплавилась в отрешённость и безразличие, ибо с равнодушной погодой бороться я никак не мог, и оставалось лишь принимать её капризы.

  Спустя несколько слившихся в одно мгновение минут я ступил за порог нужного мне подъезда, и, хотя его скудная прохлада не принесла облегчения, двенадцатая квартира готовила для меня свои прохладные объятия.

  Отдышавшись, я наконец разглядел впустившую меня девушку. Яркий сарафан с сумасшедшим узором пестрил и раздражал глаз, босые ноги в нетерпении мельтешат фиолетовым лаком. Светлые волосы девушки - источник концентрированной цветовой пляски - собраны в хвост, глаза светло-серые и озорные, руки в лёгком смущении спрятаны за спину.

  Она весело расписывается, по-детски говорит спасибо, забирая небольшой конверт, уместившийся во внешнем кармане моего рюкзака, и, вежливо прощаясь, закрывает дверь. Лишь в последнюю секунду, ловя углы её скул в стремительно сужающемся дверном проёме, я увидел, как липкая скользкая маска весёлости и беззаботности сползает с её лица, оставляя во взгляде девушки лишь отрешённость и пустоту.

  Опускаю взгляд на бумаги и рассматриваю её тонкую с наклоном подпись.

  ***

  Время стало вязким и тяжёлым. Неповоротливой мраморной статуей я замер возле своего купе, ожидая того, кто стоял сейчас за дверью тамбура.

  Я рассматривал опускающуюся ручку и открывающееся полотно железа, эту плоскость, отделяющую меня от источника загадочных шагов.

  Время увязало всё сильнее, за пределами спичечного коробка пролетали годы, сменялись поколения, таяли вековые ледники, а маленькая замершая в ожидании муха не могла шевельнуться, разглядывая силуэт ступившего за порог.

  Такие люди отлично вписываются в богему, элиту общества. Вошедший был высок, худощав, имел длинные пальцы, острые выпирающие скулы и взгляд уверенного в своей правоте и оттого спокойного человека.

  Нет, это уже был не тот странный Димка, мальчишка, застрявший в чуждом ему мире. Сейчас он был не в спичечном коробке, а в своём, реальном мире, входом в который был такой знакомый мне поезд.

  И этот поезд снова бежал сквозь отсыревшие леса, мимо разлившихся по контурным картам океанов. Дмитрий не шёл - он подплывал, словно пелена плотного тумана, так и не сказав ни слова, лишь гулко шагая по грязноватому ковру. Лишь в последний миг, когда он подносил руку к моему лицу, я вздрогнул и отшатнулся, и длинные пальцы всё так же беззвучно сняли с моего лица вязкую липкую маску. Я видел, как она летит в открытое окно мчащегося на полном ходу поезда и, глухо ударившись о стекло, растворяется в предрассветной мгле.

  ...Я делаю шаг. Стеклянная ступень под моей ногой задрожала, тихо зазвенела - и выдержала.

--">