Мэй - Лильсден (СИ)

наедине. Возможно, именно из-за этого сходства я сразу его узнала.

Фредерик изменился. Осунулся, постарел. Казалось, ему не тридцать семь, а как минимум, на десяток лет больше. Я присела на лавочку рядом и неловко мяла в руках, затянутых кружевными перчатками, платок. Я не знала, что сказать. И в тот момент, когда подумала, что Фредерик меня не узнает, он, наконец, посмотрел на меня:

— Здравствуй, Франсес.

Огонь в его глазах погас. И, как мне казалось, давно. Это был обычный уставший мужчина, который думает о том, как прокормить семью и оплатить счета.

— Здравствуй, Фредерик. Как твои дела?

— Неплохо. А твои?

— Тоже.

Мы не виделись восемнадцать лет, но не знали, что сказать друг другу. Мы были чужими.

— Я женился, — внезапно сказал Фредерик. — Ее зовут Изабелла. Вам стоит познакомиться, она тебе точно понравится.

И мне, и ему в тот миг было очевидно, что я никогда не познакомлюсь с Изабеллой и никогда не увижу, где и как они живут. Не узнаю их детей — и не смогу рассказать ему о Лильсдене и нашей семье, о всех милых сплетнях, кто как вышел замуж, и как протекает крыша в северных комнатах поместья. Мы давно принадлежали разным мирам. И я опустила голову пониже, чтобы поля шляпки закрывали мое лицо.

И сказала также невпопад:

— Лиллиан иногда вспоминала тебя.

— Как она?

— Уехала три года назад в Индию. Умерла там от холеры.

— Жаль.

И снова ложь. Я знала, что Фредерик не поддерживал связь с Лиллиан и сейчас ему, скорее всего, плевать на женщину, которую он раздевал в свечах и отсветах молний нашей оранжереи. Его давно не волновала хрупкая брюнетка, которая когда-то наносила на холст уверенные мазки кистью и, пряча улыбку за полями шляпки, предлагала мне присоединиться к их обряду.

Неожиданно Фредерик сказал:

— Знаешь, я больше ничего не писал. С того дня — ни строчки. Я пытался, конечно же, пытался, но ничего не выходит. Неуклюже и плоско.

Он помолчал, и мне было нечего добавить. Но как оказалось, ему не требовался собеседник, только слушатель.

— Мне кажется, в тот день я видел не просто сияние — я был готов отправить свою душу по пути, к которому всегда стремился. Но не вышло. И моя душа навеки меня покинула. Ждать, когда я соединюсь с ней после смерти. Чтобы переродиться в новой жизни и попытаться еще раз. Но сейчас… знаешь, я скучаю по Лильсдену. Мне снятся его дубы и пруды.

И в тот момент я поняла, что Фредерик проклят.

Не отцом, который его отверг. И даже не собой, решившим, что он не может писать или вернуться. Он был проклят самим Лильсденом. Если бы камни могли смеяться, они хохотали в тот момент, когда молния раскроила оранжерею.

Фредерик поднялся с лавки и зашагал по свежевыпавшему снегу, оставляя в нем темные рваные следы. Он остановился только раз, чтобы добавить:

— Не вышло. Так бывает.

Лильсден — наш дом. Наше пристанище, наша тюрьма. Он хотел привязать к себе Фредерика, но, когда тот захотел вырваться, Лильсден просто нарушил его планы, вытолкнул из себя и постарался стереть память о Фредерике Лойде.

Но каждую осень я вдыхаю воздух, в котором прорезается мороз, ощущаю, как зимний ветер старается забраться под корсет или вырвать пару локонов из тугой прически. И я знаю, что где бы мы ни были, после смерти вновь вернемся в поместье нашего детства. Лильсден распахнет нам объятия, а мы, вновь юные и восторженные, будем носиться по его лужайкам и играть в прятки среди колонн, изрезанных чертополохом. Все мы, кроме Фредерика, который так и не обрел свою магию.

--">